К неведомым берегам

- Сходи узнай, - лукаво усмехаясь, не давал ответа Геннадий Иванович.

- Я уже раньше пробовала, - признавалась Екатерина Ивановна, подойду - дичатся и замолкают.

- Смешит "крепко крещенный" гиляк Матвей, которого по имени никто не хочет называть, а он требует. Матросы его все уверяют, что он сам себя окрестил не Матвеем, а "крепко крещенным".

Екатерина Ивановна засмеялась.

- Понимаю. А как он работает?

- Старается изо всех сил, но ему всерьез никто ничего не показывает, а если покажет, то не так, как надо. Ну, и смеются.

- Ты бы их урезонил как-нибудь!

- Пробовал, ничего не выходит. А есть и польза: пусть не повторяет попыток дважды креститься.

А дело было в том, что Матвей попытался второй раз креститься, чтобы получить рубашку и платок. Совершал обряд крещения обычно доктор Орлов. Он узнал Матвея и потребовал от всех крещеных гиляков, чтобы они сами определили наказание. Те постановили "высечь", что и было исполнено, по-видимому, с большим усердием. Его раздели, как для крещения, но на этот раз окрестили розгой, смеялись - "крестили крепко". После этого он решил искупить свой грех усердной работой.

- Надо прекратить издевательства, - решила Екатерина Ивановна и на следующий день держала на верфи русско-гиляцкую речь.

Речь выслушали чинно и молча. Крепко крещенного дразнить перестали, но, проходя мимо, отворачивались от него и фыркали.

Залив Счастья очистился ото льда только к 20 июня, а уже через два дня на воду спустили построенный бот и чествовали обедом его командира Чихачева. К этому времени амурская семья Невельских была в сборе - вернулись Чихачев, Бошняк и Березин, не хватало только Орлова и оставленного в Нангмаре для съемки берега Попова.

Приехавший только что Чихачев рассказывал, как он увлекся путешествием вдоль реки Гирин и брел босой по колено в воде и грязи, питаясь юколой, прошлогодними ягодами и нерпичьим жиром.

- И было это, клянусь, - закончил он, - преневкусно!

- Поверим и без клятв, - с удовольствием глядя на этого белозубого, покрытого легким пушком и персиковым загаром неутомимого юнца, поощряла его к дальнейшему рассказу Екатерина Ивановна.

- И все враки: я прошел нейдальцев, чукчагиров, самогиров, гольдов кругом великолепные кедровые и еловые леса, дубняки и клен, и все эти племена не признают никакой власти, не платят никому никаких податей. Знают о приходе русских, повторяют о них легенды и буквально не могут дождаться. Мало того, я встретился около Кизи с маньчжурскими купцами, прожил с ними несколько дней, и, во-первых, как видите, не съели, а во-вторых, выяснил, что они приходили торговать и что, в свою очередь, им надо... Все это пространство по Амуру не считается китайским, а границей Маньчжурии и Даурии служит Хинганский хребет. Причем местные жители очень обеспокоены тем, что русские медлят и вместо них могут прийти длиннозубые иностранцы. "И тогда прощай, торговля!.."

- А с чего ты взял, что залив Нангмар - это лаперузовский Де-Кастри? спросил Невельской.

Чихачев ухмыльнулся и полез в боковой карман, вытащил оттуда пакет, завернутый в истлевший носовой платок, из которого выпало засиженное мухами зеркальце в деревянной рамке. На рамке была вырезана надпись "1787 г. Лаперуз". Рамку вырвал из рук Бошняк, внимательно осмотрел и вернул:

- Нож был с тобой? Когда сделал?

- Я тебя заставлю прогуляться со мной в залив, и там увидишь еще высеченную надпись на скалах!

"Неужто топором сделал? - продолжал сомневаться Бошняк, потом вскочил с места, обнял Чихачева, стал его целовать и, обратившись к хозяйке, сказал:

- Екатерина Ивановна, сей мичман стал знаменитым - он первый из русских моряков побывал в этих дальних краях и смотрелся в зеркало Лаперуза. В следующий раз, чего доброго, привезет и его самого, живого или мертвого.

- Лейтенант Бошняк, - вмешался Геннадий Иванович, - а ведь тебе и в самом деле придется проверить надпись на скалах в Де-Кастри. Для того чтобы поглазеть на надпись, конечно, ездить не стоит, но вот что действительно надо: поставить там и на другом берегу, на Сахалине, посты, такие же нужны в устье Уссури и в верховьях таких рек, как Гирин, Амгунь. Надо подыскать подходящее место и занять их охраной, как только у нас будут люди.

- Сейчас прикажете, Геннадий Иванович? - спросит, вставая, Бошняк.

- Нет, сначала придется тебе уладить непорядки в твоем Николаевске там началось дезертирство.

Через несколько дней все рассыпались, кто куда, оставив Невельского с его думами в одиночестве.

А думы были действительно тяжкие: ненадежной команды всего шестьдесят человек, а людей, на которых можно положиться, с ним вместе - шесть человек, из коих четверо все время в разгоне; защита - три пугачевки, сорок исправных кремневых ружей да два пуда пороху; флотилия - шестивесельный бот, шлюпка, две гиляцкие лодки, байдарка, да то, что построено своими силами, - палубный бот и шестивесельный баркас.

- Вот и все! Вот и все! Вот и все!.. - нервно барабанил он по столу пальцами.

- Ты меня, Геня? - спросила, входя, Екатерина Ивановна.