К неведомым берегам

Оторванный от мира и слишком прямолинейный, Невельской не видел, как опытные служаки подносили Петербургу собственные мысли и действия, давно и самостоятельно приведенные в исполнение, - под видом предвосхищенного Петербургом - и успешно упражнялись в канцелярских отписках. Невельской не подозревал, как тяжело достается и генерал-губернатору каждый шаг. Он не знал, в каких хитроумно сплетенных тенетах путается Муравьев с первого дня своего возвышения. Глухая и упорная война длилась уже пять лег, и враги, казалось, были сильны, как в первый год. Удачно пробитые то тут, то там бреши в нессельродовской стене тотчас забрасывались новыми камнями и закреплялись цементом круговой поруки его приятелей. Глухая стена непогрешимости петербургских приказов стояла по-прежнему стойко.

Три года назад Нессельроде провалил проект Муравьева о необходимости крейсерства в Охотском море военных судов.

Сотни китоловов всех наций, а под видом их и шпионы, распоряжались здесь, как у себя дома. Был даже случай, когда такой корабль под флагом Соединенных Штатов нагло вошел в Петропавловскую гавань. Однако достаточно было появиться портовой комиссии для проверки груза, как кораблем были предъявлены английские документы: пассажир Страстен оказался капитаном корабля, а шкипер Геджес - самозванцем. Исчез и флаг Соединенных Штатов, под которым пожаловал корабль, и заменен английским - пример поучительный. И что же, вместо необходимой эскадры крейсеров, по настоянию канцлера Нессельроде, послан был Муравьеву один корвет "Оливуца".

Англичане захватили торговлю всего Южного Китая, - ясно было, что они стремятся проникнуть на север Китая через не закрепленный еще за Россией Сахалин. Однако из Петербурга было предписано снять военный пост в Татарском проливе и запрещено отправить вниз по Амуру две роты солдат.

Невельской был оскорблен постоянным недоверием Петербурга, но еще более таким же недоверием был оскорблен Муравьев. Собравшись с силами, чтобы нанести решительный удар по гибельному для России самовластию канцлера и его азиатскому департаменту, Муравьев поставил на карту собственную карьеру.

- Лучше уйти, может быть, другому поверят! - говорил он близким людям, отправляясь в Петербург.

Он приехал в конце марта, а уже 11 апреля добился повеления занять остров Сахалин. Однако тотчас и тут руку приложил канцлер Нессельроде. Он предложил поправку: отдать Сахалин для заселения и заведования им Российско-Американской компании - и таким образом осложнил ее взаимоотношения с экспедицией Невельского.

И вдруг следующее совещание состоялось у императора с участием наследника, великого князя Константина, генерал-адмирала и военного министра Чернышева... Нессельроде приглашен не был, чем ясно было выражено неудовольствие царя.

Блестящий по форме и убедительный по существу доклад Муравьева о решительных действиях на Амуре произвел впечатление. Слова Муравьева о границах с Китаем подтверждались теперь уже не только изысканиями экспедиции Невельского, но и самостоятельными исследованиями экспедиции полковника Ахте.

Явное волнение охватило участников, когда Муравьев потребовал все материалы об отношениях с соседями обязательно пропускать через генерал-губернатора Восточной Сибири, ответственного за состояние своих границ... Это уже было явное покушение на суверенитет царства Нессельроде.

Царь поднялся, направился к развешанным картам Сибири и Амура и знаком пригласил Муравьева следовать за собой.

- Итак, это наше! - очертил он указательным пальцем Приамурье и, положив правую руку на плечо маленького Муравьева, левой указал на Амур, а затем на Кронштадт. - Но ведь я должен посылать защищать это отсюда?

- Кажется, нет надобности, ваше величество, так издалека, - ответил Муравьев, - можно подкрепить и ближе, - и, в свою очередь, указал на Забайкалье.

- Муравьев, ты, право, когда-нибудь сойдешь с ума от Амура, - сказал царь одобрительно.

- Государь! Сами обстоятельства указывают на этот путь!

- Ну так пусть же обстоятельства к этому сами и приведут: подождем, - и хлопнул Муравьева по плечу.

Казалось, дело разрешилось блистательно и можно было продолжать закрепляться в Кизи, Де-Кастри, на Сахалине: экспедиция стала особой самостоятельной государственной единицей, а начальник ее получал права губернатора.

Убаюканный счастливым окончанием дела, окрыленный пожалованием высокого ордена и вполне успокоенный, Муравьев уехал за границу лечиться. Предательский удар, в котором менее всего принимались во внимание интересы России, нанесен был тотчас же после его отъезда...