К неведомым берегам

"Услужлив, вежлив, ссылается на рекомендации каких-то неизвестных капитанов бывших здесь случайно судов, зять короля, а следовательно, особа с весом..."

И действительно, не прошло и десяти минут, как "Надежда" с Тутта-Будона за лоцмана двинулась вперед и к двенадцати часам спокойно стала на якорь в бухте Тойогай. Бывшие в лодке гребцы выгребали за "Надеждой" до самого якорного места. Оказалось, что это вовсе не гребцы, а просто спутники Робертса и что среди них есть даже родственники короля. Гости были приглашены на палубу и щедро одарены материями на набедренные повязки и ножами из железных обручей, выкованными кузнецом "Надежды".

В течение какого-нибудь часового переезда Тутта-Будона успел мастерски провести внутриполитическую интригу против другого случайно оказавшегося на острове европейца - француза Джона-Джозефа Кабри, по местному - Шоу-Цгоу.

- Бойтесь его, - предупредил англичанин, - он нехороший человек.

- Ишь ты! - смеялся Толстой. - И здесь неустанно воюют англичане с французами.

Приехал и сам "нехороший человек" - Кабри. Крузенштерн на всякий случай и его оставил на корабле, чтобы пользоваться услугами обоих. Офицеры стали работать над примирением этих единственных двух на Нукагиве европейцев, а Толстой - ссорить; так казалось ему интереснее.

От Робертса и Кабри узнали, что наибольшим влиянием на островах пользуются жрецы, таинственная и грозная власть, имеющая к тому же право налагать общеобязательные для всех без исключения, включая и самого короля, запреты - табу. Власть короля была, в сущности говоря, властью наиболее богатого и влиятельного человека, имеющего достаточное количество приверженцев. Островитяне, а их было тысяч пятнадцать, чувствовали себя довольно свободно, каждый был полным хозяином своей усадьбы и семьи. Женщина не была порабощена, хотя на нее и налагались особые табу, не распространявшиеся на мужчин. Работать женщинам приходилось больше, чем мужчинам, так как на них лежало домашнее хозяйство и рукодельные работы. Основою питания служили плоды хлебного, кокосового и бананового деревьев, а они не требовали никакого ухода и росли повсеместно. Для искусственного насаждения достаточно было вырыть небольшую яму и сунуть в нее ветвь растущего дерева. Все остальное довершала природа.

Мужчины большую часть дня лежали в полной праздности на циновках, в тени деревьев; от скуки плели не торопясь веревки, корзинки из тростника или готовили и тщательно отделывали предметы вооружения.

Война была одним из любимых занятий мужчин, хотя жрецы часто запрещали ее своими табу. Она открывала нукагивцам возможность полакомиться человечиной. Во время голода, вызванного засухой, или в дни торжественных военных праздников по случаю победы они ели человеческое мясо убитых или пленных врагов.

Кабри, как оказалось, был завзятым воином и не раз получал свою долю человечины за военные доблести, но он усиленно отнекивался и горячился, когда на корабле высказывались подозрения в людоедстве.

- Я не отрицаю, - говорил он, - свою долю человечины я получал не раз, но всегда выменивал ее на свинину, она вкуснее.

- Как же вы можете их сравнивать, если не ели? - ехидно спрашивали его.

- Предполагаю, только предполагаю... - отвечал француз.

Откровенного признания не мог выудить у него и Толстой.

Вслед за европейцами на корабль приехал и сам король Тапега Кетонове в сопровождении восьми человек свиты - рослых, крепких людей. Сам скромный, молчаливый и важный, он долго спокойно и безразлично относился ко всему окружающему. Однако тотчас же вышел из равновесия, как только увидел в каюте капитана большое зеркало. Пошарив рукой за рамой и убедившись, что видит самого себя, он протягивал к зеркалу руки, ухмылялся, изгибался во все стороны, поворачивался и боком и спиной и с удовлетворением рассматривал детали своей татуировки. Ею он был покрыт, как щегольской, с иголочки одеждой, с головы до пят, и как будто даже не казался голым.

Насилу при помощи Робертса Крузенштерну удалось оторвать короля от зеркала и увести в кают-компанию, где был подан чай. Сладкий чай понравился, но пить его король не сумел, сколько ни старался подражать смеющимся офицерам. Смеялся и сам король, когда они пытались поить его с ложечки. Он, однако, заметил, что в чай сыплют ложечкой белый порошок и, как только его попробовал, с необыкновенной быстротой стал черпать из сахарницы, пока его не остановил англичанин Робертс. Это было тем более удивительно, что на острове сахарный тростник рос в изобилии.

Король выпросил себе у капитана бразильского попугая, пару больших пестрых кур и петуха, объяснив, что куры у него на острове очень мелки, а хочется иметь таких же больших. С удовольствием, но без жадности принял он также в подарок штуку пестрой материи и зеркальце - для себя и для королевы, которой послали и немного сахарного песку. Складные ножи вполне удовлетворили остальных.