Но предположим
– только
предположим – что, несмотря на все помехи и
препятствия, несмотря на всю любовь к вновь
обретённой свободе, несмотря на все
встроенные сдержки и противовесы,
обеспечиваемые свободным рынком,
государство сумеет каким-то образом опять
всё подмять под себя. Что тогда? Тогда мы
опять получим всё то же государство. Мы
будем не в худшем положении, чем сегодня, с
нашим нынешним государством. Как выразился
один философ-либертарианец, «по крайней
мере, мир получит грандиозные каникулы».
Звучное обещание Карла Маркса куда лучше
подходит не к коммунизму, а к
либертарианскому обществу: отказываясь от
государства ради свободы, нам нечего
терять, кроме своих цепей.Национальная оборона
Мы подошли к последнему аргументу против
либертарианства. Каждому либертарианцу
приходилось слышать осторожное
возражение: «Ладно, эта система
действительно может работать на уровне
местной полиции и судов. Но как
либертарианское общество сможет защитить
нас от русских?»
За этим вопросом скрывается ряд
сомнительных предположений, в частности
особенно сомнительное, что русские мечтают
о вооружённом нападении на Соединённые
Штаты. Предполагается также, что подобное
желание сохранится и после того, как
Соединённые Штаты превратятся в чисто
либертарианское общество. При этом
пренебрегают уроком истории, что войны –
это результат конфликта между
нациями-государствами, каждое из которых
вооружено до зубов и подозревает других в
желании напасть на него. Но
либертарианская Америка явно не будет
представлять угрозы для кого-либо, причём
не в силу своей разоруженности, а потому
что будет следовать политике отказа от
агрессии. Когда мы перестанем быть
внутренне опасными для других,
маловероятно, что какая-то страна захочет
напасть на нас. Один из главных пороков
нации-государства заключается в том, что
каждое государство идентифицирует себя со
всеми гражданами, и в случае войны невинные
люди становятся объектом агрессии со
стороны враждебного государства. Но в
либертарианском обществе подобной
идентификации не будет, а потому станут
крайне маловероятными и разрушительные
войны. Представим себе, например, что
вставшее на путь беззакония охранное
предприятие Metropolitan Police Force предприняло
агрессию не только против американцев, но и
против мексиканцев. Если в Мексике на тот
момент будет государство, то мексиканское
правительство будет уверено, что к
преступлениям компании Metropolitan американцы
в целом отношения не имеют. Так что если
мексиканская полиция предпримет
карательную экспедицию против этой
компании, она не станет воевать с
американским народом в целом. В наши же дни
всё было бы совершенно наоборот. Вероятнее
всего, другие американские охранные
предприятия присоединятся к мексиканцам с
целью наказать агрессора. Можно
предположить, что исчезнет сама идея войны
против либертарианской страны или, лучше
сказать, либертарианской территории.
Более того, сама постановка такого рода
вопроса о русских – это серьёзная
философская ошибка. Обдумывая
любого рода новую систему,
какой бы она ни была, мы должны
сначала решить: хотим ли мы,
чтобы она была реализована. Чтобы решить,
хотим ли мы жить при
либертарианстве, коммунизме, левом
анархизме, теократии или какой-то другой
системе, нужно для начала предположить, что
она уже реализована, а лишь затем появится
возможность оценить, насколько эта система
будет эффективна и устойчива. Я полагаю,
что нам удалось показать, что
либертарианская система вполне
жизнеспособна и в случае реализации
намного превзойдёт любую другую форму
общественного устройства по
эффективности, моральности, богатству,
материальному благосостоянию и свободе. Но
мы ещё ничего не сказали о том, как
перейти от существующей
системы к идеалу, ведь это два совершенно
разных вопроса: какова наша идеальная цель
и каковы стратегия и тактика перехода к
этой идеальной цели. В вопросе о русской
угрозе смешаны эти два уровня дискурса. В
нём предполагается, что либертарианство
почему-то не было установлено по всему
миру, что оно реализовано только в Америке
и нигде больше. Но зачем исходить из такого
предположения? Почему бы сначала не
предположить, что оно было утверждено
повсеместно, и посмотреть, понравится ли
нам этот мир? В конце концов,
либертарианская философия вечна и не имеет
временных и пространственных ограничений.
Мы требуем свободы для всех и каждого, а не
только для Соединённых Штатов. Если кто-то
согласен, что наилучшим проектом будущего
является победа либертарианства во
всемирном масштабе, что такое общество
будет эффективным и нравственным, что ж,
пусть он станет либертарианцем,
примет свободу как общую идеальную цель и
начнёт вместе с нами работать над
отдельной – и очень трудной – задачей
осмысления того, как реализовать этот
идеал.