К оружию! К оружию!

— Это очень важно, — медленно произнес Моркоу. — Нужно сообщить капитану. Кажется, он искал именно это.

— Что в этой картонке такого важного? — удивился сержант Колон. — Если не считать, что моя нога болит как проклятая?

— Откуда мне знать? Капитан разберется, — ответил Моркоу.

— Вот ты ему все и доложишь, — буркнул Колон. — Он сейчас живет у ее светлости.

— Учится быть господином, — добавил Шнобби.

— Я ему сообщу, — сказал Моркоу.

Ангва посмотрела на грязное окно. Скоро взойдет луна. Вот они, эти города… А может, чертова луна уже взошла и прячется за какой-нибудь башней?

— Так, мне пора домой, — объявила она.

— Я провожу тебя, — быстро произнес Моркоу. — Все равно мне нужно разыскать капитана.

— Это совсем не по пути…

— Если честно, мне очень хочется проводить тебя.

Она посмотрела на его искреннее лицо.

— Но зачем?… Столько беспокойств…

— Все в порядке. Я люблю ходить. Это помогает думать.

Несмотря на свое отчаянное положение, Ангва улыбнулась.

Они вышли в мягкую вечернюю жару. Моркоу инстинктивно перешел на шаг стражника.

— Это очень старая улица, — сказал он. — Говорят, под ней течет подземная река. Я где-то читал об этом.

— Ты действительно так любишь ходить? — спросила Ангва, старясь идти с ним в ногу.

— О да, здесь столько интересных улиц, исторических зданий. В выходные дни я частенько гуляю.

Она пытливо посмотрела на него. О боги!..

— А почему ты вступил в Стражу? — поинтересовалась она.

— Отец сказал, что она сделает из меня мужчину.

— Кажется, так и произошло.

— Да. Эта самая лучшая работа в мире.

— Правда?

— Конечно. Есть такое слово «полисмен», это древнее название стражников. И знаешь, что оно означает?

Ангва пожала плечами.

— Оно означает «человек полиса». Так в древности называли город.

— Да?

— Я где-то читал об этом.

Она снова бросила на него взгляд. Лицо Моркоу ярко освещал факел, горящий на углу улицы, но оно также светилось своим светом, изнутри.

«Он гордится», — подумала она и вспомнила присягу.

«Гордится тем, что служит в этой проклятой Страже. Невероятно…»

— А ты… почему ты вступила в Стражу? — спросил он.

— Я? Мне просто нравится, когда каждый день есть еда и крыша над головой. Кроме того, особого выбора у меня не было. Либо сюда, либо становиться… как это называется?… Ну, туда идут все женщины, у которых нет работы. А, в белошвейки[11].

— А тебе хотелось бы стать белошвейкой?

Ангва искоса посмотрела на него, но наткнулась на наивный, честный взгляд Моркоу.

— Вряд ли, — сказала она. — Я шить не умею. Кроме того, я увидела плакат: «Городской Страже Требуются Люди! Стань Мужчиной В Городской Страже!» Я подумала и решила попробовать. В конце концов, терять мне было нечего.

Она подождала, чтобы удостовериться, что он снова ничего не понял. Удостоверилась.

— Текст написал сержант Колон, — признался Моркоу. — Он всегда отличался некоторой прямотой.

Вдруг он втянул носом воздух.

— Ты ничего не чувствуешь? — спросил он. — Пахнет так… словно кто-то выбросил старый туалетный коврик.

— О, большое спасибо, — донесся откуда-то снизу из темноты голос. — Да, конечно. Большое тебе, сердечное спасибо. Очень любезно. Старый туалетный коврик. А кто ж еще?

— Ничего не чувствую, — солгала Ангва.

— Врешь, — сказал голос.

— И не слышу.

Башмаки капитана Ваймса услужливо подсказали своему хозяину, что он находится на Лепешечной улице. Ноги передвигались самостоятельно, ум капитана был занят другим. На самом деле в данный момент большая часть его медленно растворялась в лучшем виски Джимкина Пивомеса.

Если б только они не были так подчеркнуто вежливы! В жизни капитана было несколько событий, которые он всегда пытался — но, к сожалению, безуспешно — забыть. До этого дня верхнюю строку списка занимал вид глотки гигантского дракона, который сделал вдох с явным намерением превратить его, капитана Ваймса, в маленькую кучку не совсем чистого угля. Ваймс частенько просыпался в холодном поту, снова и снова он видел зарождающееся пламя. Но теперь, похоже, этот сон заменят другие воспоминания. Воспоминания о тех безразличных лицах, с которыми гномы вежливо выслушали принесенную им весть, — и ощущение, как будто его слова падают в бездонную яму.

В конце концов, что еще он мог сказать? «Извините, он мертв, заявляю это официально»? «Дело расследуют наши худшие люди»?

Дом покойного Рьода Крюкомолота был битком забит гномами — молчаливыми, похожими на сов, вежливыми гномами. Новости разнеслись быстро. Он не сказал ничего такого, чего бы они уже не знали. Многие держали в руках оружие. Был среди них и господин Рукисила. Капитан Ваймс уже беседовал с ним на тему произнесенной им речи, призывающей раздробить троллей на мелкие части и вымостить ими улицы. Но даже этот гном молчал. Просто стоял с высокомерным видом. В доме царила атмосфера тихой, вежливой угрозы, они словно бы говорили: «Мы тебя выслушаем, но как нам поступить — решим сами».