К «последнему морю»

Бату-хан выслушивал темников и тысячников, говоривших то, что уже все знали. Он был молчалив, и его смуглое лицо казалось окаменевшим. Две думы неотвязно преследовали его: огромные потери лучшей части войска, погибшего при взятии Киева, и глухой ропот, начавшийся среди монголов, ожидавших большой добычи в прославленной богатством столице урусов, сгоревшей вместе со всеми своими сокровищами.

Переводя суровый взгляд поочередно на сидевших военачальников, Бату-хан пошевеливал сосновой веткой угли костра и только изредка спрашивал:

– А что ты нам скажешь полезного?

Некоторые высказывались, что здесь, на киевской земле, борьба с урусами снова оказалась крайне трудной.

Хан Нохай, как всегда веселый и беспечный, воскликнул:

– Наш бесстрашный Саин-хан уже одолел своих врагов, пройдя победоносно через все земли от Рязани до Кыюва! Теперь мы остановились у границы, где начинаются земли галичан, а за ними лежат королевства «вечерних стран». Нужно, чтобы эта остановка здесь была недолгой.

Всегда ехидный, всем недовольный Гуюк-хан сказал:

– Мы оставляем позади себя тлеющие и непотухающие костры возможных восстаний. А впереди не встретим ли мы еще более упрямых, чем урусы, других противников! Не загасив тлеющих костров позади себя, не делаем ли мы новую ошибку, двинувшись вперед?

– Ошибку? Ты назвал мой поход ошибкой? Какой же совет ты хочешь нам дать? – тихо, как бы равнодушно, протянул Бату-хан, но в его словах все сидевшие почувствовали затаенную угрозу: ведь в этом высказывании Гуюк-хана скрывалось как бы осуждение всего задуманного похода на «вечерние страны», начатого, как известно, Бату-ханом по завету «взирающего с облаков единственного, всезнающего Священного Правителя». А за осуждение его воли, согласно обычаю, должно последовать немедленное наказание: два могучих пельвана переломают виновному спину.

Тревожный шепот пробежал по рядам собравшихся. Все с волнением ждали: как поступит теперь Бату-хан с наследником великого кагана?

Однако Гуюк-хан не смутился и так же самоуверенно и дерзко продолжал:

– После множества ненужных жертв во время осады и захвата Кыюва не следует ли нам сделать передышку? Не отдохнуть ли в Галиче и Кременце или других городах богатой Волынской земли, где собрались, наверное, толпы знатных жителей и богатых купцов, укрывшихся там со всем своим имуществом. В этих городах наши воины смогут захватить хорошую добычу, а изголодавшиеся кони подкормиться. Только после этого можно будет двинуться на «вечерние страны».

– По-видимому, именно этого ты особенно захотел, – сказал Бату-хан. – Поэтому тебе и поручается быстро покорить города Волынской земли. А для того чтобы ты сам не сделал ошибки, как ты назвал захват и разгром Кыюва, я тебе в помощь назначаю хана Бурундая с его войском. Отправиться туда вы должны немедленно.

Это уже было твердое приказание. Гуюк-хан, скрывая бешенство, склонился, скрестив руки на груди, и хотел встать, но Бату-хан остановил его:

– Подожди! Выслушай, что скажут другие темники и что мы сейчас решим.

Все сидевшие вокруг огня насторожились, стараясь не проронить ни одного слова.

Бату-хан продолжал:

– Наш одаренный девяноста девятью способностями и достоинствами сын великого кагана, Гуюк-хан, заговорил о передышке. Что подумают правители «вечерних стран», когда услышат о нашем решении остановить свой стремительный поход? Вероятно, вы все слышали или знаете о том письме, о том потрясающем послании, которое отправил наш высокий правитель великий каган королю франков Людовику, прозванному «святым»?

Темники зашевелились, послышались восклицания:

– Мы только слышали о таком письме, но нам его не читали! Просим прочесть его!

– Сейчас вы его услышите! Усердный Хаджи Рахим! Ты хранишь переписанное для меня это письмо. Прочти нам.

– Сейчас прочту, мой повелитель! – ответил летописец великого похода.

Он стал рыться в своей потертой кожаной сумке, достал пергаментный свиток и разгладил его на коленях. Затем стал читать нараспев:

– «Именем Бога Вседержителя повелеваю тебе, королю франков Людовику, быть мне послушным и торжественно объявить, чего ты желаешь: мира или войны? Когда воля небес исполнится и весь мир признает меня своим владыкой, тогда воцарится на земле блаженное спокойствие и народы увидят, что мы для них сделали. Но если ты дерзнешь отвергнуть божественное повеление и скажешь, что земля твоя очень отдалена, горы неприступны, моря глубоки и что ты нас не боишься, то Всесильный облегчит трудное и, приближая отдаленное, покажет тебе, что мы можем с тобою сделать».

Хаджи Рахим посмотрел вопросительно на Бату-хана и, видя утвердительный знак его руки, свернул письмо и опять бережно спрятал его в свою сумку.

Бату-хан обратился к Субудай-багатуру:

– Что ты скажешь об этом послании? Дай мудрый совет.

Субудай-багатур, вытирая рукавом вспотевший лоб, сказал: