Поэма была написана в 1964 году, а издана в 1975-м в самом престижном издательстве СССР “Художественная литература” и фактически являлась своеобразной диверсией, заложенной под стены социалистического реализма. Но власть закрыла глаза на эту дерзость, заткнула уши и сделала вид, что ничего не произошло. Только через пятнадцать лет, после нашей дискуссии “Классика и мы” инструкторы ЦК КПСС из отдела пропаганды Беляев и Севрук, прорабатывая меня за выступление на дискуссии, с досадой поморщились, когда я процитировал им строчки о Ленине, видящем “человечество евреев”, и, перебивая друг друга, стали выговаривать мне, что “поэма говённая” и не надо придавать ей никакого значения.
От убеждения в том, что мир вскоре будет населён только “избранным народом”, до русофобии — один шаг, и потому Олжас Сулейменов после поэмы о Ленине вскоре издал книгу “Аз и Я”, в которой попытался доказать, что автором “Слова о полку Игореве…” был не русский человек, а половчанин. Мало было ему изобразить Ленина чуть ли не вождём мирового еврейства! Прочитав эту псевдоисторическую дребедень, я ответил Сулейменову коротким стихотворением:
А наш идеолог Юрий Селезнёв в большой статье, опубликованной в журнале “Молодая гвардия”, не оставил от книги Сулейменова и его теории главенства “избранного народа” в мировой истории камня на камне.
Если верить стихам Евтушенко, то он всю свою сознательную жизнь был окружён “антисемитами”, “лабазниками”, “охотнорядцами” и особенно “черносотенцами”. “Это меня сжигала черносотенная банда!” — вопил он, вспоминая, как Проханов с друзьями предали огню его чучело в отместку за то, что Евтушенко со своей компанией захватили Союз писателей СССР, находившийся в Доме Ростовых. “Я молодым шакалам брошен, // как черносотенцам еврей”,
— горевал он на рубеже тысячелетий, осознав, что интерес к нему и его поэзии в капиталистической России исчезает. А сколько раз слово “черносотенец” возникает в его комментариях к стихам поэтов, которые он публиковал в своей антологии “Строфы века”… Но, как говаривали творцы исторического материализма, “количество переходит в качество”. И это произошло. Выдающийся русский мыслитель Алексей Фёдорович Лосев в 1930 году был сослан на стройку Беломорканала после того, как 28 июня 1930 года на утреннем заседании XVI съезда ВКП(б) Лазарь Моисеевич Каганович вынес ему следующий приговор: “Последняя книга этого реакционера и черносотенца под названием “Диалектика мифа” является самой откровенной пропагандой наглейшего нашего классового врага”.Критик с еврейской фамилией Киршон, выступавший на том же съезде, присоединился к Лазарю Моисеевичу, осудив “черносотенно-монархические высказывания Лосева”. Следователь ОГПУ М. Герасимова, которая вела дело Лосева, признала его книгу “Диалектика мифа” “церковной контрреволюцией”. А докладная записка заведующего отделом науки ЦК ВКП(б) Ю. Жданова, положенная на стол Г. Маленкова, гласила:
“Выступая на съезде, тов. Л. М. Каганович характеризовал профессора Лосева как философа-мракобеса, реакционера и черносотенца”.
И, в конечном счёте, Евгений Евтушенко, плохо знавший историю своего Отечества и всюду искавший очаги “черносотенства”, и кричавший об их засилье вольно или невольно, но останется в нашей памяти рядом с Кагановичем, Киршоном и Ждановым, а не с выдающимся сыном России Алексеем Фёдоровичем Лосевым. Обвинив черносотенцев в том, что они готовят ни больше, ни меньше, как мировой заговор (“сотня чёрная всемирна”, “погром антисемитский”, “атомный погром” и т. д.
), поэт обрёл сходство с американским министром обороны Форестоллом, который в разгар маккартизма (американского антисемитизма) выпрыгнул с шестого этажа своего офиса с криком: “Русские идут!” Но мало того. Евгений Александрович так и не сделал выбор — к кому примкнуть: либо к Лазарю Моисеевичу Кагановичу, который с неменьшим негодованием, нежели Евтушенко, относился к черносотенцу Лосеву, либо очутиться в одной компании с основателями “Союза русского народа” — православными евреями Грингмутом и Гурляндом.