К. Р.

А камергер Фет, сказав Царю о своей физической слабости, успокоился и решил, что никто его тревожить службой не будет. Но Царь далеко, а местные власти близко.

Стоял конец мая и страшный зной, но Афанасий Афанасьевич и Марья Петровна оставались в Москве, на Плющихе, ожидая приезда Великого князя Сергея Александровича и назначенного дня представления камергера Фета Его Высочеству. Фет плохо представлял себе, как «при массе разнообразных предметов, окружающих Великого князя, удастся быть представленным и вручить свои книги».

Фет ждал Сергея Александровича, а люди и лошади ждали его, чтобы скорее убежать от московской духоты в Воробьевку.

Наконец день настал. Фет захватил два тома Марциала и том «Вечерних огней». «Солидный перевод и лирика — это хорошо ты выбрал», — одобрила Марья Петровна.

Книги были тяжелыми, и потому Афанасий Афанасьевич отыскал в зале столик, положил на него три тома. А сам стоял рядом, словно он не задыхающийся старик, а крепкий вояка любимого Императора Николая Павловича.

Константин предупредил Сергея, что Фет хотел бы подарить ему свои книги. Потому Его Высочество Сергей Александрович, окинув зал взглядом, сразу подошел к поэту.

— Прошу Вашего соизволения на поднесение Вам книг, — хрипло сказал, волнуясь, Афанасий Афанасьевич.

— Мне двоюродный брат говорил о Вашем намерении, и я усердно Вас благодарю.

Сергей пристально и очень серьезно смотрел на «божественного Фета» — иначе его лучший друг Константин этого человека не называл.

Искренне, любезно и благодарно подал ему свою великокняжескую руку.

На следующий день Фет, довольный исполненными делами, отправил на железную дорогу лошадей и багаж. В 12 часов решено было ехать в Воробьевку, и он собрался прощаться с графом Алексеем Васильевичем Олсуфьевым, генералом от кавалерии, участником военных походов, вместе с тем и знатоком римской поэзии, которую он помогал Фету переводить.

— Как! Вы уезжаете! Теперь известно, что Государь с Императрицей будут в Москве, — пришел в ужас Олсуфьев.

— Я утомлен чрезвычайно…

— Какое утомление! Вы будете в числе других придворных потребованы к выходу, а вы как раз за два дня уезжаете.

— Но это не преднамеренно. Я не знал, что 14 мая в Москве будет Государь…

— Нет, нет, вы как будто уклоняетесь от своей прямой обязанности.

— Граф, — взмолился Фет, — я остался без экипажа и без мундиров.

— Сию же минуту пошлем на станцию взять мундиры, а в день представления Государю одеться в полную форму!

Взяли мундиры, но Государь 14-го не приехал. Ждали 17-го. Фет написал Константину: «По причине отложенного до 17 мая приезда Государя нам пришлось почти неделю пробыть в Москве между небом и землею», — и как последний стон: «… даже повара мы уже отправили в деревню».

Наконец наступило 17-е число. Мундир надевался в доме графа Олсуфьева. Карета Олсуфьева доставила Фета во дворец. После выхода к Государю та же карета повезла его на Плющиху к завтраку, который Марья Петровна готовила своими руками, без повара.

«Отыскались» старики в своей Воробьевке только 21 мая утром. «Пришлось и мне… отбывать камергерскую службу», — напишет Фет Константину. Интонация при этом была неуловимая: то ли удовлетворение, то ли досада.

Впрочем, его уже одолевала другая забота — угрожающий неурожай в черноземной полосе…

* * *

Константин не мог себе объяснить, чем очаровывала его жизнь этих милых стариков. Их стихи он мог бы прочитать и в книгах. Но иногда ему как бы приоткрывалась тайна их существования: оно было согрето последним, но еще живым лучом пушкинского тепла.И он пристраивался рядом.

Конверта было два, и письма Константин Константинович читал поочередно, но улыбался непрестанно и всё представлял в живых картинах.

Утро. Жаркое летнее солнце на веранде, на балконе, на цветах, в комнатах, где сидит бородатый Фет. Появляется Полонский:

— Ты будешь посылать телеграмму с поздравлением Ее Величеству Королеве, то есть Ольге Константиновне?

— Нет, я не был представлен Ее Величеству и потому не считаю себя вправе беспокоить ее своей личностью, — важно отвечает Фет. Это еще и скрытый упрек Полонскому, который был представлен греческой Королеве, да еще и читал ей свои новые стихи.

«Но я живу все же в Петербурге, на Знаменской улице и могу чаще бывать у Великого князя Константина Константиновича и видеть его сестру Королеву, чем Фет, живущий в Воробьевской пустыне», — думает Полонский и все же спрашивает:

— А где она в настоящее время?

— Журналы говорят, что на пути в Грецию.

— Стало быть, неизвестно, куда телеграфировать?

— Неизвестно, — отрезает Афанасий Афанасьевич.

Полонский идет к двери, Фет вслед ворчит: «Частные телеграммы к высочайшим особам вообще задерживаются, мне говорил это доктор Боткин, он знал эти дела, все же лейб-медик Александра Второго. Да и послать сможем через два дня, когда воз пойдет в Курск за продуктами…»