К. Р.

Пройдет совсем немного времени – и Пушкинский Дом примет наследие Блока.

* * *

Великий князь хотел, чтобы в Пушкинском Доме со временем хранились и принадлежавшие лично ему литературные реликвии.

Пушкинскому Дому он завещал свое собрание автографов А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. Н. Майкова, Ф. И. Тютчева, других русских поэтов и писателей. Кроме того, завещал автографы Императрицы Екатерины II, перстень Пушкина, золотой, с четырехугольным изумрудом, который по кончине поэта был снят с его руки Натальей Николаевной Гончаровой и подарен Далю. Его дочь Ольга Владимировна Демидова подарила перстень поэту К. Р.

Переписка с А. А. Фетом, А. Н. Майковым и его братом пушкинистом Л. Н. Майковым, с Я. П. Полонским, П. И. Чайковским, Н. Н. Страховым, А. Ф. Кони, альбом Ю. Бартенева, письма, полученные по поводу перевода и представления «Трагедии о Гамлете, принце Датском», а еще золотое перо Фета и картины Полонского (на одной из них изображен дом Фета в Воробьевке) – всё это также Константин Константинович завещал Пушкинскому Дому.

И, конечно, поэт К. Р. надеялся, что со временем в Пушкинском Доме будут храниться рукописи и его произведений. И это понятно. Даже если бы Константин Романов в день тридцатилетия не определил в дневниковой записи поэзию как свое истинное, главное призвание, к этому заключению может прийти всякий, знакомый с историей его жизни.

«ГАМЛЕТ»

К. Р. долго не заносил запись в дневник о своей работе над переводами Шекспира. Даже самому себе стыдился сознаться, а не только сказать кому-то, что не понимает Шекспира. «Начал читать „Отелло“. Некоторые места покоряют умом и художественностью. Прекрасно! Но в остальном не нравится. Возможно, я не дорос до Шекспира, во всем виновата моя недоразвитость». Он так и написал в дневнике: «недоразвитость». А между тем знаменитый английский трагик Сальвини, игравший заглавные роли и в «Отелло», и в «Макбете», и в «Короле Лире», и в «Кориолане», и в «Ромео и Джульетте», и в «Венецианском купце», считал, что не все понимают мучения Гамлета, не очень понятны страдания Лира, но всякий понимает любовь венецианского мавра. Современники, видавшие Сальвини в роли Отелло, говорили, что это было «что-то новое, громадное; новый мир на нашей земле».

Мучаясь непониманием и скукой и стыдясь их, Константин решил разобраться с Шекспиром иначе: он сделал перевод отрывков из хроники Шекспира «Король Генрих IV».

– Я не стану переводить слово в слово, – говорил он Петру Егоровичу Кеппену. – Буду близок к подлиннику, но не стану гнаться «за буквой», особенно если это будет в ущерб поэтической красоте русского языка. Важны смысл, дух, настроение.

Но говорить о том, что он многое сделал в области русского Шекспира и что с именем Константина Романова связано становление русской переводческой школы, станут лишь тогда, когда К. Р. переведет «Гамлета». Перевод «Гамлета» К. Р. считал своим основным литературным трудом. Работал он над ним десять лет. Первое издание вышло в 1901 году. Двухтомное приложение с обширными комментариями автора дополняло перевод.

Казалось бы, так странно: скучать над Шекспиром – и взяться за его самую сложную великую вещь о вечных сомнениях и терзаниях человеческого духа.

Друг Великого князя, академик Анатолий Федорович Кони, так объяснял интерес К. Р. к «Гамлету» в своей речи, которую произнес в стенах Академии наук в 1915 году, когда Великого князя не стало:

...