К. Р. Баловень судьбы

Один из них для великого князя просто страшен: он все больше и больше задумывается о слабости царской власти. Размышляя об этом изо дня в день, он находит немало общих черт в состоянии современного ему общества и ситуации, которая складывалась в российской общественной жизни в конце 1870-х годов. Тогда, в дни его юности, по стране прокатились волны террора. Правительство растерялось, но власть все же чувствовалась. Теперь же она пошатнулась, и беда – в этом страшно признаться даже самому себе! – в безволии государя. Гнетущее душевное состояние находит выражение в строках дневника: «Смута растет, и чувствуется впереди что-то неведомое, но неминуемое и грозное».

Интуиция его не обманывает, осенью в столице начинаются волнения. В конце ноября на Невском проспекте произошли беспорядки, там собирались большие толпы митингующих. В основном это «учащаяся молодежь, некоторые с красными флагами». Но, как бы ни любил Константин Константинович студенчество и молодежь в целом, революционные выступления ему совершенно не по душе, более того, он убежден: революция гибельна для России. Будучи монархистом, он, конечно, выступает за самодержавие и радуется, когда «полиции удалось… толпу разогнать и порядок был водворен…»

В творчестве поэта К. Р. надвигавшаяся на родную страну революционная сила отклика не нашла. Но в дневнике великого князя этого периода центральное место занимают именно общественно-политические события. Как офицер, он отчетливо понимает их опасность не только для гражданского общества, но и для армии, и пишет в начале декабря: «Зараза, как гангрена, все глубже и дальше разъедает Россию, не щадя и войска. Ужели и они не устоят перед напором пропаганды?»

А революция уже у порога общего дома – России. И недоверие народа к правительству, которое оказалось слабым в роковой для отечества час, растет с каждым днем. По всей стране в эти дни распространилась горькая реплика генерала М. И. Драгомирова, который со скептицизмом отзывался о способностях русского самодержца: «Бьем японцев образами наших святых, а они лупят нас ядрами и бомбами. Мы их образами, а они нас пулями…»

Неудачная шутка много повидавшего на своем веку военного? Вовсе нет. В течение всего 1904 года Николай II ездил по многочисленным российским городам и весям и напутствовал отправляющихся на русско-японский фронт солдат и офицеров. Благословлял их и раздавал образа. И люди все это знали, видели, делали выводы…

Великий же князь, человек до недавних пор в общем-то аполитичный, теперь ни дня не может обойтись без обсуждения текущих событий. Правда, он с горечью осознает, что бессилен повлиять на них, поэтому занимает несколько отстраненную позицию. И это не может не вызвать осуждения в правительственных кругах. В декабрьские дни, когда напряжение в обществе стало угрожающим, министр финансов С. Ю. Витте, с которым Константин Константинович постоянно взаимодействовал на заседаниях Комитета министров, так охарактеризовал его: «…Великий князь Константин Константинович… человек благородный, образованный, с традициями своего отца великого князя Константина Николаевича, не глупый, но не орел».

…В начале декабря К. Р. написал стихотворное послание «Портартурцам», желая поддержать их морально:

Среди громов и молний бури бранной
Твердыни вы незыблемый оплот.
Смерть, в очи вам глядяся непрестанно,
Борцам венцы бессмертия плетет.
О, страстотерпцы! Мукой несказанной
Запечатлен осады грозный год…
За ужасы лишений и невзгод
Блеснет ли вам свободы день желанный?
Вы претерпеть готовы до конца;
Богатырей в вас ожили сердца
С их мужеством, отвагою и рвеньем.
России слава, гордость и любовь,
За подвиг ваш, страдания и кровь
Мы скорбью платим вам и восхищеньем.

А через две недели, 20 декабря, Порт-Артур пал. Для многих жителей столицы, находившихся вдали от театра военных действий, в том числе и для Константина Константиновича, это был тяжелый удар. На следующий день после поражения наших моряков он сделал лаконичную запись в дневнике: «Ужасная весть».

Поражения русской армии следовали одно за другим. Многие понимали, что это закономерно. Все меньше оставалось в России людей, которые продолжали надеяться на успех в войне. Император же пытался в начале 1905 года обнадежить самых доверчивых: «Со всей Россией верю, что настанет час нашей победы и что Господь Бог благословит дорогие мне войска и флот дружным натиском сломить врага и поддержать честь и славу нашей Родины». Но это всего лишь слова. Они выглядят насмешкой над здравым смыслом, возможно – заблуждением недальновидного человека, волей судьбы поставленного у кормила власти.