К. Р. Баловень судьбы

И тем не менее, если внимательно вглядеться в поэтическую палитру России последних двух десятилетий XIX века, невольно напрашивается вывод: поэт К. Р. стоит несколько особняком от своих собратьев по перу.

Следует заметить, что, несмотря на обилие интересных имен в литературе того времени, нет среди них очень ярких, самобытных, которые могли бы составить славу русской поэзии. Одна из причин, видимо, состоит в том, что в обществе накопилась усталость, и поэзия как нельзя лучше отражает духовное состояние людей. Кумиры читающей, думающей публики – С. Надсон, А. Апухтин. Их произведения преимущественно окрашены в мрачные тона, полны пессимизма. В лирике же К. Р. нет гражданственности, но нет и гнетущего пессимизма. В его миросозерцании преобладают простота, искренность, чистосердечное отношение к окружающей действительности и людям. В одном из писем к Я. Полонскому Константин Константинович признавался: «Скептический дух нашего времени действительно пролетел мимо меня».

Некоторые критики, однако, видя контраст жизнеутверждающей лирики поэта с окружающей действительностью, ставили ему в вину оторванность от реалий века. Но Константин Константинович, внимательно читая их отзывы на собственное творчество, все-таки старается следовать наставлению Н. Страхова, который так обращался к поэтам:

…Слушайтесь вашего внутреннего голоса и, пожалуйста, не слушайтесь критиков. Это для вас самый опасный и вредный народ. Они все лезут в судьи, тогда как должны бы быть только вашими толкователями.

И он, прислушиваясь к этим словам, идет дальше своим путем.

Каков же он – этот путь? И какую задачу ставит перед собой поэт, когда садится за письменный стол, на который кладет в очередной раз чистый лист бумаги? Мы знаем, что Константин Константинович всю жизнь очень любил музыку, она была неотъемлемой частью его существования. Поэтому нет ничего удивительного в том, что стихи его – словно продолжение прекрасных мелодий, они музыкальны, они звучат.

Сам великий князь не раз рассуждает о соотношении музыки и поэзии, оно для него – нерасторжимо. Размышления на эту тему особенно часто встречаются в его письмах к П. И. Чайковскому. Подобно своему любимому учителю в поэзии А. Фету, который, по словам композитора, «не просто поэт, а скорее поэт-музыкант», Константин Константинович тоже порой «выходил из пределов, указанных поэзии». 30 сентября 1888 года К. Р. писал Чайковскому:

Весьма трудно, хотя и желательно сравнивать между собой различные условия и особенности разных искусств, например, с чем сравнить лад… в особенности в поэзии? С размером? Или рифму? Я убежден, что для всех искусств существуют неведомые нам, тайные, но более или менее общие законы, как верно, что между красками и звуками есть какая-то связь.

Но для того, чтобы добиться вершин, подлинного слияния поэзии и музыки, Константин Константинович неустанно совершенствует форму своих стихов. Это тяжелый, порой неблагодарный труд, и однажды у него даже вырываются очень горькие строки:

…И тщетно ищешь рифм и слов,
Зовешь напрасно вдохновенье, —
И раздраженный, в озлобленье
Я не могу писать стихов!

Константин Константинович определенно здесь не прав. Он может писать стихи, причем замечательные, только согласно собственному вдохновенью, а не «черни ветреной в угоду». Недаром в одном из писем критику Н. Страхову он признается: «Я не хочу быть дилетантом в словесности».

Поэт успешно осваивает сочетание разнородных стоп – явление, которое в современной ему поэзии встречается довольно редко. Творческие поиски К. Р. находят понимание и одобрение у Чайковского. 26 августа 1888 года прославленный композитор пишет слова одобрения и поддержки молодому поэту:

…Мне хотелось бы, чтобы почаще случались такие отступления от обычных стихотворных приемов… Ведь русский язык… есть нечто бесконечно богатое, сильное и великое, и я далек даже от уверенности, что… ему свойствен исключительно тонический стих.

Константин Константинович рад, что нашел в лице великого русского композитора единомышленника, и весной 1889 года признается в письме Чайковскому: