К. Р.

Бал был обставлен великолепно, французское правительство из почтения к русскому Царю отпустило на украшение дома прекрасную мебель и гобелены. На балу Великий князь услышал от графа Витте хоть одну отрадную весть: госказначейство отпускает 300 тысяч рублей в помощь пострадавшим семьям. Появившись на часок, Государь остался ужинать. На этот раз Александровичи — Владимир, Алексей и сам Сергей — убедили Его Величество, что отъезд с бала многим может показаться «сентиментальностью», а то и слабостью. Государь уехал в два часа ночи. Пятеро Михайловичей ушли с бала, как только объявили танцы. Царь танцевал.

Двоюродного брата Сергея Константин Константинович не узнавал. Тот был весел, шутил и забавлялся, будто всё шло безукоризненно. Владимир Андреевич Огарев рассказал о том, что Сергей заранее назначил фотографирование с офицерами-преображенцами, проживающими в его доме. Узнав о трагедии на Ходынке, офицеры разошлись, решив, что теперь не до фотографий, и очень удивились, когда генерал-губернатор через посыльного пригласил их все-таки сфотографироваться вместе с ним.

Утром 19 мая Константин Константинович набрался решимости и позвонил Сергею, предложив встретиться, поговорить.

— О чем? — раздраженно спросил тот. — О случившемся на Ходынке? Для начала ответь мне на один вопрос: ты считаешь, что я виноват?

— Лично ты не виноват, но ты — генерал-губернатор…

Сергей резко перебил его:

— Нет уж, извини, если я не виноват, то о чем будет разговор?

— О твоем отношении к происшедшему. В сотнях, если не тысячах семей оплакивают близких, а мы танцуем на балах.

— Ты, может, хочешь, чтобы я отменил сегодняшний бал? Нет, Костя, нельзя так узко мыслить. Коронация русского Царя — великое событие международного масштаба, и нам нужно быстрее забыть это несчастье и не посыпать голову пеплом. Это только случай, фатум, в котором никто не виноват.

— Прости, Сергей, но еще один, последний вопрос: представь, что там, среди затоптанных, оказался бы я или кто-нибудь другой из нашей семьи, твой бал бы состоялся?

— Этого, слава Богу, не случилось, и нет проку об этом размышлять. Словом, я жду тебя на балу, и забудем этот разговор.

Сергей положил трубку. Константин Константинович был как в бреду: состоялся ли этот разговор, если состоялся, то с кем? Неужто с Сергеем? С тем Сергеем, с которым размышляли о равенстве всех людей перед Господом? С тем Сергеем, с которым вместе плакали над могилкой погубленной ими ласточки, а потом в церкви горько каялись в смертном грехе? С тем Сергеем, который полностью разделял его мнение о том, что «баловням судьбы» грешно гордиться своим происхождением, так как никакой их заслуги тут нет? С тем Сергеем, которому читал свои первые стихи и кто был его первым благожелательным критиком? Что же с ним произошло в Москве?

Вечером 19 мая Константин Константинович горько размышлял в дневнике:

«Больно подумать, что светлые торжества коронования омрачились вчерашним ужасным несчастием… Еще больнее, что нет единодушия во взглядах на это несчастие: казалось бы, генерал-губернатор должен явиться главным ответчиком и, пораженный скорбью, не утаивать или замалчивать происшествие, а представить его во всем ужасе… Казалось бы, следовало отменить бал у себя. Казалось бы, узнав о несчастье, он должен бы был сейчас же поехать на место происшествия, — этого не было. Я его люблю и мне больно за него, что я не могу не примкнуть к порицаниям Михайловичей. Я разделяю их мнение… Сегодня Их Величества посетили в больнице раненых. За обедней во дворцовой церкви Рождества Преподобной Богородицы по приказанию Государя на ектений и литии поминали „верноподданных царевых, нечаянно живот свой положивших“. Царь отпускает по 1000 р. семьям пострадавших».