Практически трезвые друзья уже дошли до метро, когда Юра предложил на секунду задержаться, и на посошок опрокинуть еще по одной. Время-то детское, – каких-то одиннадцать часов вечера. Вьюноша согласился, но с условием, – только по одной!
В шесть часов утра в родовое гнездо молодого историка заползла густая алкогольная туча. Вслед за ней заполз и сам молодой историк. И даже самый лояльный наблюдатель этого явления с уверенностью бы заключил, что «по одной» дело не обошлось.
Дальнейшая хроника событий известна историкам, по большей части, со слов мамы. В семь часов оная мама, следуя указаниям сумбурной ночной смс, пришла будить юного учителя. Учительское тело не снизошло даже до ответного храпа. Мама вспомнила все обиды прошлых лет, и прибегла к технике пульверизатора. Не сработало.
Мама сменила вооружение на более тяжелые образцы и вылила на спящего сына тазик ледяной воды. Глаза вьюноши открылись, – в единый миг в них промелькнула вся вековая скорбь еврейского народа. Глаза закрылись.
Повторное обливание дало боле ощутимые результаты. Вьюноша поднялся с кровати и начал мыслить. Для начал, он трезво оценил, что работать пока не способен, ибо все еще чертовски пьян. Воля и сила духа привели вьюношу в ванну, где он, вроде как сам включил ледяной душ, разделся и попытался привести себя в чувство. Минут через десять мама будила вьюношу, мирно спящего под тем самым душем.
Очередное пробуждение озадачило молодого историка. На часах пробило – «пора выходить из дома». Внутри ожидаемо клубилось иное мнение. Учитель во вьюноше был силен, так что он сделал последнюю попытку и поставил все на холод. За окном стояла Петербургская зима средней паршивости, и вьюноша понадеялся, что пешая прогулка в рубашке и легких штанах по такой погоде способна его отрезвить.
До школы он дошел даже вовремя. И даже смог самостоятельно сесть за учительский стол. Более того, с выражением лица штангиста, толкающего вес, превосходящий его самые смелые ожидания, он изверг из себя указание.
– Параграф 12, ик, конспект.
Помимо огня, воды и чужой работы, приятнее всего можно наблюдать за чужими страданиями. Класс млел. Периодически кто-нибудь из школьников елейно-издевательским голосом осведомлялся, – Дорогой учитель, у вас все в порядке?
На перемене, к учителю подбежали три девочки-цветочка. Они подчеркнуто смущенно рассматривали пол, невинно теребили юбочки и шаркали ножкой. Долго шаркали! Потом выдержали длинную-предлинную паузу, и, наконец, попросили разрешение задать вопрос.
Молодой историк выдохнул струю ядовитого газа в сторону и мученически кивнул.
– Хотите, мы вам за пивом сбегаем? – Прочирикали цветочки и упорхнули прочь со сладостным хихиканьем.
ЗЫ 1. Молодой историк сделал вывод. – Учитель и впрямь не должен пить. Хотя бы ради того, чтобы не доставлять мелким паразитам столько радости. С тех пор, нетрезвым он в школе не появлялся. Слабо-похмельным еще только однажды.
Отобрал конспект у восьмиклассника Феди. Уж слишком он сегодня тихий. И слишком сосредоточен на тетрадке. Радоваться бы, но отчего-то ломит левую ногу, и за ухом чешется. А еще, утром в комнату залетела птица в вывернутых наизнанку трусах и разбила зеркало. То самое, что под стремянкой. Короче, пошел и заглянул в конспект.
Текст конспекта.
Вот такой текст. Наверное, это шифровка. Скорее всего, в этих словах закодированы реформы Петра Великого.
По поводу того, что именно не так с Оленькой Залевской высказывались разные предположения. Леша утверждал, что у нее тот самый диагноз, что на языке науки звучит как «дура кромешная». А. Т., эдакая трепетная хлопотунья за права униженных и оскорбленных, сыпала терминами из психологических телепередач, и объясняла, что «все вы неправильно работаете». (Сама она у Оленькиного класса не преподавала) Школьный психолог считала, что вопрос Залевской не должен отвлекать ее от важного – обсуждения кто из старшеклассников с кем переспал. Вьюноша не думал никак – просто радовался тому, что с Оленькой встречается только на дополнительных занятиях, то есть не его это головная боль.
Отношения у него с Оленькой сложились ровные. Тот случай, когда двум людям решительно ничего друг от друга не надо. Делить нечего. Да и пересекаться приходилось нечасто, только на дополнительных занятиях.
До злополучного экзамена что-то решать по поводу Оленьки вьюноше пришлось лишь раз. Однажды прямо во время урока раздался странный стук. Явно не учительский. Учительский стук, короткий и властный. В нем нет вопросительных интонаций. Он не спрашивает, можно ли войти. Он утверждает свое право быть не за дверью, но внутри. Он как будто говорит.