Мы сейчас подошли к ответственному моменту в освоении Сибири, когда появляются возможности для перехода этого региона к собственному цивилизационному развитию. Ответственность заключается в том, что брошенные зёрна общественно–политических идей, слов, наименований, вскоре прорастут определённым духовным, культурным мировосприятием, приобретая собственную инерцию, с которой будет очень трудно совладать впоследствии.
Так уж сложились обстоятельства, что сейчас России приходится решать задачи разных эпох одновременно. Только размахнулись освоением регионов, способных на десятилетия снять остроту проблем с энергообеспечением страны, а уже приходится прорываться в космос, к глубинам океанов. Поэтому вопросы проработки здравой, основательно продуманной стратегии формирования единого цивилизационного пространства сохраняют для государства значимость выживания. Оптимальная стратегия может родиться лишь в спорах, через столкновение идей.
Сейчас заговорили, мол, жильё, социальная инфраструктура сами собой решат чуть ли ни все проблемы освоения восточных регионов. Но так смотреть на положение дел, значит смотреть во вчерашний день, когда и надо было решать задачи первичного жизнеобеспечения людей. Они до сих пор не разрешены, а через десяток лет, когда и жильё выстроится и инфраструктура появится, проблемы со специалистами станут другими, они приобретут новое измерение, если мы не начнём создавать особый, перспективный творческий облик Сибири, ибо именно творчество станет романтикой завтрашнего дня. Подступает время совершенно новых подходов к человеческому фактору, если мы, действительно, намерены успешно продолжать освоение восточных территорий и выжить как единое государство. Молодое поколение должно поверить в возможности проявлять в Сибири творческие профессиональные интересы во всей полноте, уже сейчас получая право назвать города, посёлки, оказывать влияние на разработки проекты домов, улиц, предприятий.
Но даже в этом, малом проявлении уважения к человеческой личности, обстановка не только не разумная, но она оказывается много худшей, чем была прежде.
Нельзя не остановиться на примерах, бросающихся в глаза своей недальновидностью. Давайте представим себе взрослеющего человека в новом восточном городе, переступившего через эмоциональный подъём первопроходца. Во–первых, человека с возрастом вообще тянет на малую Родину, к близким. А эту тягу усиливают трудности семейного обустройства в Сибири, болезни детей, плохо устроенный быт. Во–вторых, накапливаются колоссальные моральные и психологические перегрузки из‑за нелёгкого климата, непривычной природы, напряжённым характером работы. А столичные бюрократы и чиновники, словно им нечем больше заняться в тиши кабинетов, из Москвы посягают на то, что всегда было главным правом первопроходца девственных земель и поселенца на них, а именно, наименования той среды, которую он намеревался обживать. Человек, который селился в новых землях стремился перенести в них часть того, что ему прежде было важным, дорогим, тем самым, привязывая себя к новому месту дальнейшей жизни.
У нас был большой опыт уважения к первопроходцам и строителям новых городов. Героическая эпоха советской власти даёт прекрасные подтверждения этому. При одном упоминании города — Комсомольск–на–Амуре возникает образ первых пятилеток, их философия, вера в молодёжь, признание её заслуг. Целиноград — имя рождения только пятидесятых, их символ. Братск — само имя города отразило отношение к миру определённого поколения. В этих наименованиях было подлинное уважение к тем, кто их строил. Что случилось потом? Какой смысл в Сургуте, Тынде, что отражают эти ничего не говорящие для подавляющего большинства населения страны названия, словно доставшиеся из обихода царя Гороха, без времени, без признания права на творческое переименование среды своей жизни за теми, кто приехал из далёких, обустроенных краёв? Имена городов и посёлков без эпохи, без идеи, бессмысленные, как бюрократические инструкции.