К СИБИРИ НА ВЫ

Для русских людей вдруг появились неслыханные, невероятные возможности избегать законов всем, кто не желал их терпеть в европейской Руси. Для этого надо было лишь бежать за Каменнный Пояс, в Сибирь. Государственная власть стала терять способность поощрять и наказывать в соответствии с существующим правом и для своего сохранения сползала к произволу. А теряя моральный авторитет и контроль над страной, над подданными, она начала разваливаться. Из‑за вынужденного произвола царей Московская Русь политически одичала, стала беспомощной перед интервенцией с Запада, её десятилетия терзали грабежи, разорения и внутренняя война всех против всех, — война, которая была названа Великой Смутой и едва не смела государство с лица земли.

II.

Стремительный рост страны вширь, на Восток не только не укрепил её могущество, но наоборот, страшно ослабил, едва не погубил. От гибели Московскую Русь спасли два принципиально новых политических основания государственной власти, которые были выработаны и признаны в результате тяжелейших и кровавых проб и ошибок. Они стали следствием, если так позволительно выразиться, жестокого естественного отбора форм управления в условиях беззакония и безвластия. Во–первых, новые поколения русских людей совершили революционный прорыв в совершенно новое качество общественной организации отношений государственной власти и подданных, отношений сословно–представительных, то есть отношений между сословиями великорусского народа, — они возникли тогда только, когда стало появляться, рождаться в горниле Великой Смуты великорусское народное самосознание! А во–вторых, вероятнее всего неосознанно, вследствие перебора разных подходов к решению проблемы восстановления роли законов, которую не удавалось решить без превращения Каменного Пояса в некий символ границы, без того, чтобы на Каменный, Земной Пояс исподволь распространился православный дуализм. Постепенно начало формироваться как бы духовное разделение огромной страны на две части. В одной из них, европейской, где был центр государственного управления, обитала духовность добра, духовная благодать; а в другой — азиатской, было средоточие зла, горя, страдания. И разделить эти части призван был протянувшийся с крайнего севера на юг каменнопоясный хребет.

Подчеркнём ещё раз. Исконно русское прозвание этого горного хребта было Земной, Каменный Пояс, прозвание широко распространённое, поэтически образное, притягательное. Конечно, оно не могло выполнять вышеуказанную задачу создания мистической границы между европейской Русью и Сибирью. Поэтому оно сверху, государственной властью стало устойчиво вытесняться и заменяться словом Урал, в котором будто слышалось урчание сторожевого пса, — словом непонятным, перевод которого так и не был найден, а потому особенно пригодным для мистификации, — словом татарской языковой обработки, а потому уже вызывающим у русских людей подсознательную, укоренённую за века ига настороженность. Это слово будто предупреждало, что за горным хребтом таится смутная опасность. Если вначале целые области за Каменным Поясом осваивались добровольно и довольно большим притоком переселенцев из ряда русских городов, то с восстановлением после Великой Смуты новой, великорусской государственности в народном сознании под воздействием православного дуализма стали укореняться представления о Сибири, как о заселяемой, главным образом, преступниками, справедливо наказанными царскими законами. А сутью наказаний преступников было изгнание из земель добра, из земель Святой Руси в земли России же, но туда, где царило зло, где не было святости. Вряд ли архангельские земли были климатически в лучшем положении, чем большинство земель южной Сибири, — пожалуй, даже наоборот. Но они были землями европейскими, доуральскими, а потому Соловки и сам Архангельск являлись составной частью Святой Руси, отнюдь не представлялись в народном сознании местами всяческих лишений, горя, болезней и страданий, как сибирские поселения. И ссылка осуждённых на крайний Север в европейской части России виделась народному сознанию неизмеримо меньшим наказанием, чем ссылка в Сибирь. Не случайно, именно после Великой Смуты слово Урал стало проникать в государственное церковное и чиновное делопроизводство, чтобы в конечном итоге закрепиться в нём, вытеснить русское наименование.