К суду истории. О Сталине и сталинизме

Андрей не двигался. Резким движением молодой рванул ее кверху, гимнастерка треснула, оползла. “Эх, хоть раз ему дам”, – Андрей рывком толкнул правый кулак к подбородку молодого и попал в воздух. В ту же секунду он получил два удара ладонью по рукам. Острая боль пронизала их, и руки повисли, как плети. И сразу молодой – сильными ударами раз, другой, третий в грудь… Андрей оперся о стену. Эти подошли к большой вешалке, вытащили две толстые палки и деловито начали работать. Они с двух сторон ритмично колотили по затылку, по ребрам, по спине. Стиснув зубы, Андрей кряхтел, главное – не кричать, не доставлять удовольствия этим… Боль была невыносимой, потом она тупела. Тогда они чем-то обливали, йодом, соленой водой или просто водой, и тогда боль становилась ужасающей, нестерпимой. Тело рвали зубами какие-то дикие звери, сотни псов грызли это бедное, измученное тело.

– Ну что, будешь писать?

Он не ответил. Чтобы ответить, надо было открыть рот, а тогда он начнет кричать. Кричать нельзя. Кричали из других комнат. “Убийцы, фашисты, – кричал молодой женский голос, – не смейте, не смейте! Как вы смеете!” “Боже, – думал Андрей, – что они с ней делают”» [406] .

Следует сказать несколько слов о поведении людей, подвергшихся пыткам в застенках НКВД. Большинство из них не выдержало жестоких истязаний и подписало фальшивые протоколы следствия. Старый большевик С. П. Писарев свидетельствует: «Только в двух тюрьмах – во внутренней на Лубянке и в Лефортовской – я подвергся 43 сеансам чудовищных издевательств с плевками в лицо и грязной матерщиной – сеансам под несвойственным им названием “допросы”. Из них 23 раза – сеансам физических пыток многих разновидностей из-за отказа себя оговорить. Немного было в то страшное время заключенных, которые были бы “удостоены” столь долгих и утомительных для палачей пыток… Всего в разных камерах четырех крупнейших московских тюрем моими сокамерниками в те годы оказались примерно четыре сотни таких же, как я, заключенных. Кроме двух человек, это были все коммунисты. Почти все были с солидным партстажем. Самым старым по партийному стажу был член партии с 1905 года, большевик-латыш Ландау, многие годы возглавлявший в Москве Анилинтрест. Были профессора, командиры полков Красной Армии, много военачальников и политработников с фронтов Испании, литераторы, даже прокурор Субоцкий. И вот из всех этих заслуженных коммунистов всего четыре человека сумели выдержать пытки и ни себя, ни кого другого не оговорили. Я был в числе этих четырех человек. Все ждали или расстрела, или отправки в лагеря. Большинство мечтало об отправке в лагерь как об избавлении от пыток и спасении от расстрела» [407] .