Разумеется, не все работники НКВД, суда и прокуратуры того времени были столь примитивны, как Родос. Среди них были люди с достаточно развитым интеллектом, вроде А. Я. Вышинского или следователя по особо важным делам Л. Р. Шейнина, который кроме протоколов допросов писал также рассказы, повести, пьесы и киносценарии. Однако в моральном отношении эти люди были, вероятно, еще большими выродками, чем Родос.
Было бы, например, нетрудно при серьезном расследовании разоблачить фальшивку насчет Тухачевского. Криминалисты всех стран давно уже располагают достаточными средствами для разоблачения таких подделок. Но Сталин, получив «досье», не поручил НКВД провести настоящую экспертизу содержащихся в нем документов. Еще легче было бы установить клеветнический характер других «документов» и материалов, которые становились основанием для массовых арестов.
Давая санкцию на арест своих недавних соратников и друзей, Сталин никогда не выражал желания лично встретиться с ними или даже допросить их, хотя он внимательно следил за ходом следствия и за поведением некоторых арестованных. Сталин знал, что некоторые из арестованных так и не признали себя виновными или отказались потом от своих показаний, однако он все же давал санкцию на расстрел этих людей. Мы знаем теперь, что Сталину передавали предсмертные письма многих из его соратников, в которых они просили принять их лично и выслушать. Но Сталин неизменно отклонял эти просьбы и не отвечал на полученные письма, хотя и хранил некоторые из них в своем сейфе. Одно из таких писем было зачитано на XX съезде КПСС Н. С. Хрущевым. С этим письмом обратился к Сталину кандидат в члены Политбюро Р. Эйхе. Он, в частности, писал:
«...Если бы я был виноват хотя бы в сотой доле хоть одного из предъявленных мне преступлений, я не посмел бы к Вам обратиться с этим предсмертным заявлением, но я не совершал ни одного из инкриминируемых мне преступлений, и никогда у меня не было ни тени подлости на душе. Я Вам никогда не говорил ни полслова неправды, и теперь, находясь обеими ногами в могиле, я Вам тоже не вру. Все мое дело – это образец провокации, клеветы и нарушения элементарных основ революционной законности... Имеющиеся в моем деле обличающие меня показания не только нелепы, но и содержат по ряду моментов клевету на ЦК ВКП(б) и СНК, так как принятые не по моей инициативе и без моего участия правильные решения ЦК ВКП(б) и СНК изображаются вредительскими актами контрреволюционной организации по моему предложению...
Теперь я перехожу к самой позорной странице моей жизни и к моей действительной тяжелой вине перед партией и перед Вами. Это о моих признаниях в контрреволюционной деятельности... Дело обстояло так: не выдержав истязаний, которые применили ко мне Ушаков и Николаев, особенно первый, который ловко пользовался тем, что у меня после перелома еще плохо заросли позвонки, и причинял мне невыносимую боль, заставили меня оклеветать себя и других людей.
...Я Вас прошу и умоляю поручить доследовать мое дело, и это не ради того, чтобы меня щадили, а ради того, чтобы разоблачить гнусную провокацию, которая, как змея, опутала многих людей, в частности, из-за моего малодушия... Вам и партии я никогда не изменял. Я знаю, что погибаю из-за гнусной, подлой работы врагов партии и народа, которые создали провокацию против меня».
Это заявление было оставлено без внимания Сталиным. Он передал его Берии, а затем и санкционировал расстрел Эйхе, убитого 4 февраля 1940 года.
Полностью отказался на суде от вынужденных показаний и другой кандидат в члены Политбюро Я. Рудзутак. В протоколе заседания Военной коллегии Верховного Суда записано следующее: «...Его единственная просьба к суду – довести до сведения ЦК ВКП(б) о том, что в органах НКВД имеется еще не выкорчеванный гнойник, который искусственно создает дела, принуждая ни в чем не повинных людей признать себя виновными. Что проверка обстоятельств обвинения отсутствует и не дается никакой возможности доказать свою непричастность к тем преступлениям, которые выдвинуты теми или иными показаниями разных лиц. Методы следствия таковы, что заставляют выдумывать и оговаривать ни в чем не повинных людей, не говоря уже о самом подследственном» [445] .
И Рудзутак, и Эйхе, как мы видим, также думали, что работники НКВД обманывают Сталина. Но Сталин прочитал протокол Военной коллегии и отложил его в сторону. Рудзутак был расстрелян.
Лион Фейхтвангер свидетельствует в своей книге, что Сталин рассказал ему о длинном письме, которое написал Радек, заверяя Сталина в своей невиновности. Но Сталин не пожелал встретиться с Радеком. Можно представить себе, какой была реакция Сталина на это письмо, если, как сказал Сталин Фейхтвангеру, уже на следующий день Радек сознался во всех своих преступлениях.