К своей звезде

Ольга не знала, каким был этот Валя Половцев, но боль близкого человека ей была понятна, и она подсознательно старалась делать все, чтобы эту боль скорее снять. Но Чиж возвращался к случившемуся, казалось, в самые неожиданные минуты.

– На фронте мы спокойнее смотрели смерти в глаза, – сказал как-то за завтраком. – То ли моложе были, то ли глупее? То ли слишком часто встречались с ней?..

Во время антракта в театре он снова вспомнил:

– Девочка у него осталась. Нинка. Все время говорила родителям: «Уехала бы к бабушке, но вы же без меня пропадете…» Стоило ей уехать, как случилась беда. Нелепая связь, а будет себя упрекать всю жизнь.

Потом было Черное море.

В санатории их разместили на третьем этаже. Прямо под балконом останавливался вагончик фуникулера, курсировавший на пляж и обратно, и они с первого дня пристрастились к купанию.

Однажды они вышли на пляж задолго до завтрака. Море слегка штормило, но на купание запрета не было.

– Ты плавай, – сказала Ольга, – а я поваляюсь на лежаке.

Минут через двадцать она подняла голову и не увидела над волнами его фиолетовой шапочки. В груди стало тревожно. Справа и слева участок пляжа ограждали бетонные волнорезы. Ольга поднялась сначала на правый, потом на левый. В соседних секторах его тоже не было. И тут она вдруг почувствовала, что страх пеленает ее с головы до ног. Побежала к спасателям, стала сбивчиво объяснять случившееся, показывать, где видела его последний раз, и не замечала, что слезы из глаз уже льются не каплями, а в два ручья.

Такой он ее и увидел – растерянной и зареванной. Обнял, отвел в сторону, умыл лицо и виновато объяснил, что выплыл на берег в другом секторе, встретил знакомого летчика, разговорились, потеряли контроль за временем. И все чертыхался, как мог допустить такое. В последующие дни они не отходили друг от друга, будто предчувствовали, что очередное расставание будет еще более длительным.

– Я еду с тобой на Север, – сказала она решительно, когда они возвратились в Ленинград.

Чиж отложил нож и картофелину, которую чистил к завтраку, вытер о фартук руки, уперся ими в колени и посмотрел на Ольгу, словно впервые ее увидел.

– Или ты не хочешь?

Она сказала глупость, еще не подозревая, как далеко он видел все вперед.

– Один бог знает, как я этого хочу, – продолжая все так же изучающе смотреть на Ольгу, сказал Чиж, – но у тебя защита на носу…

– Плевала я на диссертацию!

В ее глазах отразилось счастье.

Дорога запомнилась как бесконечно долгое путешествие с ночевками в заезжих домах, ожиданием погоды, чаепитиями. Почему-то все время в памяти всплывало лицо Розы и ее последние слова: «Комнату твою мы никому не отдадим».

На аэродроме к самолету подали газик. Сидевший рядом с водителем упитанный офицер рассказывал о каких-то ЛТУ[2], регламентах, о выводах комиссии, признавшей причиной катастрофы столкновение с шаровой молнией, о строительстве новой ВПП[3], о скандальном отъезде жены командира ОБАТО[4] и еще о каких-то малопонятных для Ольги и очень важных для Чижа событиях.

Они ехали каменистым берегом высоко над морем. Почти за каждым поворотом шум автомобильного мотора спугивал с голых скал стаи тяжелых птиц. Они устремлялись вниз к воде, словно им надо было в этом падении набирать скорость, и, скрывшись за темным гранитным выступом, вновь усаживались на камнях, над шумно пенящимися волнами.

Море, скалы, серое небо и чужие, словно придуманные птицы. Это все, что осталось в памяти от дороги.

Жили они в одной комнате двухквартирного финского домика. Другую комнату командир полка держал как гостиничный номер для прилетающих из вышестоящего штаба офицеров.

– Приживетесь, – сказал он Ольге, – вторая комната тоже будет вашей.

«И этот не верит», – подумала она с досадой. И начала наводить в своем доме уют. Трех дней ей хватило, чтобы отмыть и отскрести полы, нацепить занавески, заклеить окна, утеплить дверь, соорудить рукомойник. Еще несколько дней, пока Чиж пропадал на аэродроме, она изучала окрестности, собирала диковинный гербарий. Через полмесяца в голову начали приходить тоскливые мысли. Вечерами Чиж и Ольга иногда ходили в гости, кто-то приходил к ним, но продолжительные разговоры о полетах, о двигателях, еще бог знает о чем Ольгу утомляли и еще больше ввергали в уныние.

Однажды вечером Чиж прямо с порога заявил:

– Собирайся, Ольга Алексеевна, завтра утром на Ленинград полетит прямой самолет. Везет арктическую экспедицию. Я договорился.

– А ты? – спросила она.

– Защитишь диссертацию – будет видно.

Ночью Ольга не спала. Она видела, что ему здесь одному хоть на луну вой. Да и ей там без него не жизнь, одно прозябание. Но и здесь она уже не могла. Уходило время, уходила вперед наука. Она стояла на месте. В конце концов неразумно – столько сделать, столько сил отдать на диссертацию и бросить дело у самого финиша. Паша прав – надо ехать.