К своим

Он быстро провел руками по повлажневшему лицу Валерия и, как-то смущенно улыбнувшись, растерянно сказал:

— Я же просил испечь для тебя яблочный пирог… Ты ведь его так любил. И совсем забыл угостить тебя…

— Яблочный пирог любил Миша, Кирилл Сергеевич, — еле слышно проговорил Валера.

…И была трава по пояс. И был стол в саду под сетью листвы старых деревьев, и стаканы с молоком перед каждой лукавой мордочкой. Женщина, идущая и не приближающаяся, и сын серьезный и неулыбающийся, стояли и смотрели на одного Валерия. Потом красная крыша стала удаляться, и удаляться, пока не утонула в зелени, а Россия внизу рассыпалась перелесками у кромки необъятного поля, заблестела река вдоль дремучего бора. По кудрявой его спине скользила тень маленького «Яка», в салоне которого раскачивались от полетной тоски две пожилые крестьянки и дед… И была дорога в ухабах и телега со свежескошенным сеном и возницей в зимней шапке в летнее время, с вожжами и давно забытым «Нно-оо! Пошла-а!».

Лесная деревенька десятка на полтора изб. Пыльные «Жигули», корова. Антенны телевизоров на крышах и вросший в землю заколоченный дом. Горница. Толстый, свисающий с печки кот.

— Мне было тоже лет шесть, как тебе, когда я попал в наш детский дом, — говорил Валера своему сыну, который играл с привезенными отцом городскими, угловатыми, железными игрушками. В избе было полутемно и грустно от заходящего солнца, еле пробивающегося через подслеповатые, не слишком чистые окна.

Валерий, чувствуя, что его слова не доходят до сына, поднял его с пола, прокрутил на руках, встряхнул.

— Ну что? Ты не рад мне? Ну! Славка…

— Почему… Рад… Папа… — Мальчик замялся, вспоминая имя. — Папа Валера…

Валера вздохнул, поставил его на место, и мальчишка снова уткнулся в игрушки.

— Ну так вот, — заставил себя продолжать Иванов. — У меня было плохо с ногами. Надо было каждый день делать упражнения — сгибать и разгибать мне ноги. Врачей тогда у нас еще не было. Время было трудное. Кирилл Сергеевич сам каждый день… Тысячу раз… Тысячу! Не десять! Не двадцать! А тысячу раз делал эти упражнения. И видишь, я пошел. И вот хожу… до сих пор… — Валера осторожно посмотрел на молчавшего сына и добавил: — Даже до тебя дошел. Интересно, а?

— Ты это по телику видел? — неожиданно спросил Славик.

— Что? — не понял Валера.

— А я по телику больше мультики смотрю… — Мальчик осторожно скосил на него глаза, понимая, что этот взрослый человек почему-то им недоволен.

— По какому телику?! — почти закричал Валера и вскочил. У мальчика испуганно перекосилось лицо.

В двери просунулась старая, похожая на почерневший гриб бабка.

— Любил он всех нас! Любил! — опустившись на корточки перед сыном, кричал Валера.

— А почему любил?

— Понимаешь… — Валера пытался набраться терпения. — Человек иногда так любит детей, что ему больно за других. Он хочет всем помочь. Спасти. Защитить…

— Он зарплату за это получает? — осторожно спросил Славик. — Или на лапу берет?

— Славка, Славка, откуда в тебе это? — почти взмолился Валера. — Да разве можно так? Ты что-нибудь любишь? Кем стать-то хочешь, когда вырастешь?

Мальчишка испуганно пожал плечами.

— Чего это ты к ребенку прицепился? — вдруг подала бранчливый голос старуха. — Ты тут не того… Повидался да ступай! А то я Пахома позову! Иль Лешка-фиксатый с бригады приедет.

— Вы, мамаша, идите… — с трудом сдержал себя Валера. — У нас свои разговоры. Сын он у меня все-таки…

Старуха пошла в сени, бормоча:

— Много таких отцов… Все норовят на шермака…

— Ничего, Славик, мы с тобой еще подружимся, поймем друг друга, — Валера сел на пол, рядом с ребенком.

Старуха стояла за дверью и задумчиво слушала их разговор, почему-то изредка вытирая слезы.

— А у тебя «Жигуль» есть? — спросил неожиданно Славик.

— Нет, — удивился Валера.

— А стенка?

— Какая стенка?

— Ну, в квартире.

— Да у меня и квартиры нет.

— А почему?

Валера посмотрел на него растерянно и тихо повторил:

— А действительно, почему?…

— А что же у тебя есть? — безжалостно спросил сын.

Валера подумал и протянул две свои крепкие, отвердевшие ладони:

— Руки вот есть.

Мальчик, несмело усмехнувшись, протянул:

— Они у всех есть…

Некоторое время Валера сидел, как каменный, потом молча кивнул, не спеша поднялся, тронул ладонью голову сына и, не оборачиваясь, пошел прочь… Прочь из дома, прочь от «Жигуля», прочь от неухоженных, позорно стареющих домов, прочь от антенн телевидения.

А может быть, от самого себя.

Он очнулся и снова услышал звучащий мир, увидел звенящие краски могучего зависающего за лесом заката, когда еле дышавшая от бега старуха схватила его за рукав:

— Не дай дитю пропасть! Христом богом молю!.. За Валентину-то с меня уж бог спросит на том свете. А за него и спросить-то будет не с кого. С вас-то всех — какой спрос? Вы же сами-то…

— Да куда же я его возьму?!

— Да мужик ты или нет?! — выкрикнула старуха. — Кровь-то в тебе еще есть? Слова-то все научились говорить. Добро забыли. Или тоже всю жизнь хочешь на шермака?.. На легкой вакансии?

И она вдруг припала к нему в немощи слез, в прощении и надежде,