К вам обращаюсь, дамы и господа

Я был на седьмом небе, слушая грохот русских орудий. Бомбардировка длилась час, а затем наступила мёртвая тишина, будто взорвался вулкан, подобный Везувию, и город оказался погребённым под стремительным потоком лавы, в котором христиане каким-то чудом уцелели, а все турки погибли.

Вскоре у ворот появилась толпа взволнованных женщин, которые настойчиво требовали своих детей. За мной и Оником пришла тётя Азнив.

— Вы испугались? — спросила она, прижимая нас к груди.

— Ни чуточки, — уверил я её. Я был разочарован, увидев взвод турецких солдат, марширующих по улице. — А я-то думал, что русские уже высадили войска.

— Тихо! Помни, что говорил отец: и у стен есть уши, — предостерегла меня тётя Азнив, поднеся палец к губам.

По дороге домой мы видели, как по главной улице с грохотом неслись военные немецкие грузовики, набитые турецкими солдатами. Война доставила в Трапезунд первые автомобили, и турки считали, что ими правят шайтаны, но я-то знал, что это не так. Автомобили, как и электричество, были продуктом цивилизации, европейской техники.

Проходя мимо французской школы, превращённой в турецкий военный госпиталь, мы увидели немецких медсестёр — молодых розовощёких женщин с решительными подбородками. На белых шапочках и повязках у них были красные кресты. Непонятный союз христианского креста с турецким полумесяцем встревожил меня.

— Неужели немцы приняли магометанство? — спросил я у тёти Азнив.

— Нет, мой милый, я не думаю. Но вполне могут и принять, — добавила она с негодованием.

На следующий день мы, как обычно, пошли в школу. Мальчики принесли осколки русских шрапнелей и дорого за них запрашивали. Я заполучил один осколок, обменяв его на плитку первосортного шоколада Nestle, карманное зеркальце с хорошенькой девушкой на обратной стороне и две редкие марки. Этот чудесный зазубренный кусочек железа стал для меня бесценным сокровищем. Он символизировал мощь христианской России.

На уроке нам не сиделось на месте, мы были до того рассеянны, что господину Оганяну пришлось даже постучать по столу, призывая нас к порядку. Ничего, рано или поздно русские будут в Трапезунде. Туркам их не остановить. Ведь даже один пленный казак может зарубить пятьдесят турок.

Спустя два месяца русская военная флотилия вновь бомбардировала Трапезунд, и в этот раз нам казалось, что русские обязательно высадят войска и захватят город. Бомбардировка длилась пять часов. Вокруг нас рушились здания. Страшное, но тем не менее восхитительное зрелище. К ночи русские корабли отошли, с балкона соседнего дома, в подвале которого мы прятались от обстрела, было видно, как они исчезают вдали.

На следующий день и христиане, и турки бежали в деревни. Мы выехали в Зефаноз, где у бабушки было имение. Стоял холодный дождливый февральский день. Приехав в деревню, мы обнаружили, что оба бабушкиных дома реквизированы влиятельным турецким чиновником Ремзи Сами-беем. Его ординарцы забрали ключи у смотрителя и были заняты уборкой.

Мы стояли под дождём без крова. Это было ужасно. Но что мы могли поделать? Сопротивление правительственной реквизиции каралось смертью. Хотелось бы знать, к какому типу турецких женщин относится жена этого Ремзи Сами-бея — к старому фанатичному или же новому — «просвещённому»?

К счастью, она оказалась из второй категории. Она не носила чадру, а это означало, что она культурная и эмансипированная женщина. Она приехала с двумя сыновьями верхом на лошади в сопровождении солдат. Жена Сами-бея была необычайно привлекательна, бледна, изящна и элегантна. Она рассказала нам, что родилась и училась в Константинополе. Нас это успокоило.

Её звали Сельма-ханум. В утончённых турецких выражениях она извинилась перед нами за причинённое неудобство, оказывается, она не знала, что дома заняты без ведома хозяев, и сожалеет об этом. Но поскольку её мужу необходимо проводить важные совещания с высшими турецкими и немецкими военными чинами, они вынуждены жить в этой деревне — и близко от города, и вне досягаемости огня русских солдат. Может, мы сдадим ей большой дом? Сдадим? Мы не верили своим ушам. Это была истинная дама! Мы обменялись взаимными любезностями и пришли к соглашению.

Она говорила непринуждённо, не закрывая лица, поскольку с нами не было мужчин. Отец остался в городе, потому что аптеку по закону нельзя было закрывать, а дядя Левон должен был присоединиться к нам через несколько недель. Сельма-ханум потрепала меня по голове и выразила пожелание, чтобы я и Оник поиграли с её сыновьями Махмуд-беем и Шукри-беем. Поскольку отец у них был беем, мать и сыновей своих так называла. Оба они были светловолосыми симпатичными ребятами в европейском платье. Раньше мы никогда не играли с турецкими детьми, но сейчас пожали им руки и заговорили как с друзьями.