К Вашим услугам, государь [СИ]

Два всадника, один — плотного телосложения, сидящий в седле словно в удобном кресле, второй — мелкий вертлявый, ухваткой напоминавший таксу, готовую нырнуть в лисью нору, на рысях проехали городские ворота, осмотрелись и, никем не остановленные, мимо пустой будки стражников углубились в лабиринт квартала.

Они долго крутились между домов, проклиная путаницу прямых как хребет горбуна улиц и переулков, задевая шляпами низкие балконы, вспугивая домашнюю птицу и греющихся на солнце кошек, в надежде найти хоть одну живую душу, пока не выбились из сил.

— Священный багамут посетил сей город, чтоб он сгорел, и переселил горожан в свое брюхо. Не сомневаюсь, что они заслужили. Но хоть бы одного нам оставил. — Старший из всадников остановил лошадь, откинул плащ и, вытащив из за пояса фляжку, жадно присосался.

— Или арлазийская ламия утащила их в пустыню, — сказал ломающимся баском второй, жадно поглядывая на фляжку. — Что болтаешь, дурак, какие здесь пустыни. Да и ламий никаких нет. Это бредни пьянчуг и мошенников, что таскались в обозах крестоносцев, а теперь рассказывают их по кабакам бездельникам и ротозеям за кружку дарового вина.

— За кружку вина я и сам бы чего рассказал, а то вишь ламий нет, а багамут значит есть?

— Поговори у меня, охвостье коровье.

— Дык я и помолчу, горло то уже ссохлось как гадючья шкурка. С утра как псы рыщем.

— Ладно не ной. Держи, — старший кинул фляжку спутнику. — Если б не моя доброта и ты бы не был моим лучшим учеником, давно висел бы на старой осине, выпучив бельма. Смотри, нарвешься на одного из дворцовых лизунов, он тебя за дерзкий язык быстро в Старые Подвалы определит и мое заступничество не поможет.

— Не определит. Меня еще поймать надо.

— Заткнись Фриц. Можно подумать, ты не с государева жалования живешь, а с разбоя. Поворачиваем назад. Видно, никого не найдем. А разбираться некогда.

— А что разбираться, — молодой перегнулся через седло, рассматривая землю, — если Его Светлость граф Цубербилер послушает коровье охвостье, то оно доставит вас туда куда надо. Следы все в одну сторону ведут вдоль по улице. А улица к центру. Значит, все на площади. А если все на площади, значит кого-то казнят. Вот мы и развлечемся: и в трактир зайдем и порасспросим.

— Что ж ты молчал, дурень. Столько времени потеряли.

— Дык потому и молчал, что дурень. Вы ж не любите дурацкие бредни.

— Ладно, поехали. Хватит болтать.

— Ну дык я и говорю…

52

17 июня, 2 часа пополудни

Город Грамсдринкшнеллер — по количеству жителей его и городом-то назвать было трудно, не больше хорошего села — как положено, имел городскую стену, костел, магистрат и площадь, свободно вмещающую повозки и телеги торговцев и крестьян, но становившуюся тесной во время праздников и казней, когда на нее втискивались все горожане и приезжие от мала до велика.

Подъехав к плотной стене людских спин, всадники попытались рассмотреть что происходит в центре на помосте. Три десятка солдат оттесняли толпу. Два плечистых молодца в красных колпаках и черных, подпоясанных толстой пенькой, кафтанах держали за плечи стоявшего на коленях щуплого преступника. С балкона магистрата, позевывая, взирали вниз дородные отцы города, по их потным багровым лицам было видно, что они устали от затянувшегося действа, от жары, полчищ рыночных мух и непрочь подремать в теньке. На краю помоста долговязый глашатай, напрягая из последних сил натруженное горло, скрипучим, как старый жернов, голосом выкрикивал приговор суда. Но ровный гул толпы съедал окончания слов и о чем он надрывается, понять было нельзя.

Фриц спрыгнул на землю и, взяв под уздцы лошадей, пинками принялся прокладывать дорогу, успевая сунуть кулак в каждое обернувшееся лицо. Тот, кто пытался дать ему сдачи, получал удар ножнами от графа, звероподобно щерившегося с лошади. Пробившись к оцепленью, Фриц с размаху долбанул кулаком в кирасу ближайшего солдата, тот крякнул и покачнулся.

— Эй служивый, кого казнят?

Обернувшаяся распаренная харя, расчерченная струйками пота, стекавшими из под раскаленного шлема, возмущенно булькнула и изобразила крайнюю степень ярости — нижняя челюсть по щучьи выдвинулась вперед, брови, объединившись, сползли на глаза, а те, пытаясь разглядеть собеседника, едва не вывалились на толстые щеки.

— Ты что? Это меня? А ну подай взад! Я те щас стукну! Эй Пауль, Ганс хватайте его! Нападение на стражу при исполнении…

— Протри глаза, пивная бочка, — Фриц ловко вытащил из перчатки серебряный жетон. — Императорская охрана, Фриц Нагель.

— Ганс, Пауль, ну чего вы приперлись, а ну на место, у вас вон народ к помосту лезет. Извините, господин Нагель, старшина я, мы тут держим, в смысле чтоб порядок, не пущаем значит. Нас ведь с утра поставили, стоим как горшки в печи, такой праздник в городе, такой праздник… а нам даже помочиться не отойти, не то что горло промочить…

Цубербилер нагнулся с лошади и подтянув за воротник массивную тушу стражника рыкнул в лицо:

— Кого казнят, дубина?