К вечности

Возразить тебе, Седми, и Небо… Еще довольному Дажбе и Отцу, каковой своим упрямством, столько натворил. Но я был вельми раздражен, болен и ко всему прочему кроме крика, зова никак не мог высказаться. Посему я выплеснул услышанный разговор братьев в мозг девочки, не очень-то надеясь, что она меня поймет, а после, ярко засияв, от возбуждения, разком отключился…

И вновь стал подключаться рывками.

Иногда это происходило при встрече с Небо.

Он всегда был так нежен с девочкой, и не менее ласково пытался успокоить, поддержать меня. Называя полюбовно Крушец, и прислушиваясь ко мне… к ней… Обаче я не отзывался, потому как был мал, болен и вельми огорчен.

Вероятно, называя меня по имени, Небо старался тем приободрить, успокоить, поддержать. Не ошибусь, ежели скажу, что он понимал, я никогда не выберу его печищу, не смогу стать его братом, або слишком связан с Отцом. Впрочем, та особая чувствительность, которой обладал я, не позволяла Небо отдать меня Першему, привязывая его ко мне, удерживая его обок меня.

А может…

Может, старший Димург и вовсе не желал меня забрать. Ей-ей неужели было так сложно повиниться пред Родителем, тем паче его вельми долго там ждут.

Сие огорчение я не раз озвучивал в мозг Владелине, а она их передавала Небо, как и понятно, в такие моменты не воспринимая происходящего, и словно впадая в гипнотическое состояние, право молвить, это были теперь только мои способности.

— Милый, драгоценный мой Крушец, — Небо ласкал меня словами, трепетно неизменно произнося мое имя. Он меня любил столь сильно, словно пред ним находились его Седми, Огнь, Дажба. — Все будет хорошо, ты только не волнуйся… И успокойся. Я обок тебя, моя несравненная ни с чем драгость. Бесценный мой малецык… Я все, расскажу о твоей смури Отцу. Но он поколь не может к тебе прибыть. — Похоже, Небо старался облыжничать не только меня, но и себя. Ибо я понимал, ощущал, чувствовал его обман, направленный не столько против меня, сколько во имя, абы защитить и умиротворить. — Ты только мой милый, — уже более поучительно толковал мне Небо, явно страшась за мое своенравие. — Днесь не должен кричать. Ты, еще не научившись говорить, своим криком, своей мощью погубишь мозг плоти. Посему подавай зов, только в случае опасности, особой опасности для тебя. И тогда делай сие мягче, плавней, слегка наращивая сияние и им прикрывая сам мозг… Все же, что хочешь озвучить, мысленно направляй на мозг и тогда Владелина скажет мне о твоих желаниях. Ты только постарайся объединиться с плотью, недопустима твоя такая от нее отрешенность… Это очень опасно для тебя, мой милый.

Интересно, Небо и впрямь не понимал, что это не отрешенность, а болезнь?

Скорее всего, не понимал, так как подле не было мастера, учителя того, кто мог подсказать, того кто всегда вел лучицу, обучал и мог определить ее хворь.

Да и Небо, был те самым Богом, оного в лоне Зиждителей называли дубокожим.

Откуда я это знал?..

Конечно, не от Отца, ибо он вельми любил своих братьев, и, опекая их, считал нежными, хрупкими.

Об этом мне поведал Родитель. Не только показав в свое время их отображения, но и рассказав о них, все предельно четко и правдиво…

Представляю, как сия правдивость, не понравилась бы моему Отцу.

Почему же подле меня не было учителя, того кто мог помочь, и днесь, определенно, спасти?

Вероятно, теперь в том упрямствовал Небо. Он ведь был близнецом Першего и также как тот порой проявлял упрямство. Каковое скорее всего не должно быть присуще Богам, Творцам систем, планет, живых существ.

Впрочем, все мы живые!

Поелику я продолжал болеть… и отключаться…

Вельми четко меж тем мне запомнилось, в силу моего редкого подключения, событие из жизни девочки, когда ее похитил антропоморф, создание еще одного старшего брата, Опеча. Ноне ушедшего из печищи Атефов…

Это был тот случай, который Отец боялся в проявлении Седми. И который случился с его лучицей, по статусу, занимающей место брата в печище Атефов. Одначе мой Творец не терял уверенности, что Опечь вернется в лоно Зиждителей, або продолжал его поддерживать, снабжать столь необходимой биоаурой, и вообще не прекращал с ним общения. Я знал, и это уже из толкования с Отцом, что император гипоцентавров Китоврасов самолично на тарели (маневренном космическом судне) доставляет часть доли биоауры Першего, Опечу. Как тогда дополнил свой рассказ мой Творец «чтобы у малецыка оставалась возможность вернуться к свои сродникам». Сама доставка биоауры скрывалась от всех, не только от Родителя, но и от Расов, Атефов и даже сынов Димургов. Отец боялся, что Родитель узнав о той жертве (абы это была именно жертва, ведь не дополучая биоауру он терял собственные силы, и как бы находился постоянно на неполной подзарядке), накажет его. Потому как Опечь уже давно был Родителем объявлен маймыром, коему не позволительно помогать, с которым запрещалось общение и любой контакт.