К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе

— Да, в Питере… это в самом деле так!.. — начал он. — Там наше движение крепко налажено. А вот в Москве пока что нет этого… Я здесь с прошлой весны работаю и могу сказать, что везде тут трудно начинать пропаганду. — Сухой кашель прервал его речь. Справившись с ним, Афанасьев продолжал: — Да, могу сказать, что у здешних рабочих пока что мало интереса к нашему делу. Я сужу, конечно, по рабочим-текстилям, поскольку всю жизнь работаю на ткацких фабриках, и здесь — все на них же. Трудно здесь, в Москве, начинать. Рабочий здешний, как я замечаю, и газетами вовсе не интересуется… Одна беспросветная работа. Заработок небольшой. Да еще и год-то такой тяжелый. Все глядят, как бы не потерять работу. Уж какие тут, при таком всероссийском голоде, требования к хозяину!.. Чуть что — за ворота и разговаривать не станут! Попробуй тут — разверни пропаганду… На своей шее испытал! О том, как дело было поставлено у нас в Питере, только вспоминать приходится!.. Сил тут у нас вовсе мало…

— Да, да! — перебил Афанасьева Кашинский. — Сил пока что действительно маловато. — Он опять резко поднялся, поерошил в возбуждении свой рыжеватый ежик, вновь вскинул указательный палец над собой. — Но мы, но мы, друзья, как мне представляется, сегодня для того и собрались все вместе, чтоб объединить свои малые силы! Я считаю, что все-таки начинать надо с объединения интеллигентских групп! В общем-то, в предварительных разговорах, мы уже подошли к этому и вот с Егуповым, и другими членами его кружка… Думаю, что и Михаил Иваныч не против объединения… — Кашинский так же резко сел и, усмехнувшись, пошутил: — Уже сам факт, что мы все собрались сегодня на его квартире, символичен!..

— Я не против объединения… — Михаил посмотрел на Афанасьева, при этих его словах насупившего брови. — Но! — Он опять крепко приложил к столу ладони. — Объединяются в единую организацию люди единых взглядов, единой точки зрения на то, ради чего они объединяются; люди единых принципов, единой программы…

— Программу выработаем! За ней дело не станет! — выкрикнул Кашинский.

— Тогда сразу хочу спросить: какую именно программу мы для себя выработаем, какой будет ее основа — социал-демократической, то есть марксистской, или народовольческой?.. — Михаил обвел взглядом сидящих вокруг стола.

Взгляд его остановился на Егупове. Тот сидел, мрачно потупясь, покусывая тонкие губы. Пальцы его рук то хватались за пуговицы сюртука, будто проверяя, целы ли они, то касались тугого воротничка сорочки. Михаил вдруг подумал, что в самой внешности Егупова какая-то невнятица, какое-то сочетание резких противоположностей, неким образом являющих собой единство.

Егупов, почувствовав на себе пристальный взгляд Михаила, нервно передернул плечами, выпрямился, резко сказал:

— Что касается меня, то я охотно поддержу любую аптиправительственную акцию, независимо от того, какая революционная организация или группа предпримет ее, лишь бы эта акция была настоящей борьбой с царизмом!

— Вот в том-то и дело: что считать ныне «настоящей борьбой с царизмом»! — подхватил Михаил. — Знать, точно знать, что мы сегодня должны делать, знать точные перспективы своего дела, а не блуждать в глухом лесу эмпирики! В основе должна быть прочная позиция, которой не может быть без настоящей теории. Действовать практически, тем более других еще ввергать в эту деятельность, и не вполне понимать, что к чему, — это… — он запнулся, подыскивая нужные, но не слишком резкие слова, — это — даже непорядочно, если хотите. Надо определенно понять: какова теперь программа, что есть наша истина и наша правда, где, в чем наш путь? Без этого действовать невозможно. Мы должны, повторяю, знать наши цели и задачи сегодняшние, цели и задачи перспективные…

— Ну так и в чем они?.. — резко спросил Егупов.

— Наши цели? Наши задачи?.. Они выражены довольно прямо и точно Плехановым. Он сказал именно о нас, революционных интеллигентах, что задача наша в следующем: мы должны усвоить взгляды современного научного социализма, распространить их в рабочей среде и с помощью рабочих приступом взять твердыню самодержавия. Он сказал совершенно определенно: революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого пути нет и не может быть…

— Но рабочих, стало быть, надо сначала просветить, привить им социалистические взгляды? — не без ехидства спросил Егупов.

— Именно так, — Михаил спокойно кивнул.

— Стало быть… нужны постепенные действия?.. — вставил Квятковский.

— Именно так, — снова утвердительно кивнул Михаил.

— Да что могут значить все ваши постепенные действия для такой силы, которая ни с чем другим не считается, кроме силы же? Только проявлением своей силы и решительности, только постоянным террором мы, революционеры, сможем заставить эту силу считаться с собой! — выпалил Егупов и гляпул на Кашинского, как союзник на союзника.