К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе

— Статью Плеханова я уже прочел. Мне ее еще в конце прошлой недели принес один знакомый. Должен вам сказать: от Плеханова можно было ожидать лучшего писания. Я, например, в своем реферате о неурожае, который недавно читал в Юридическом обществе, приводил те же факты, какие Плеханов привел в своей нелегальной статье.

— Ну вот… — Михаил растерянно улыбнулся, — а я-то полагал, что вы, Николай Михайлович, этого прочитать не имели возможности…

Он не знал о том, что на следующий день после собрания, состоявшегося на его прежней квартире, к Егупову забежал Василий Тихомиров и Егупов попросил его передать экземпляр «Всероссийского разорения» Марии Курнатовской, с тем чтобы та отнесла брошюру Астыреву.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Забастовку на Прохоровской мануфактуре Афанасьеву с его товарищами по кружку организовать удалось-таки. О том, что она состоится, Афанасьев известил Михаила накануне. Для нее нашелся новый подходящий повод: работающие на разбраковке рабочие обнаружили явный обмер. Во многих кусках и ситца, и молескина оказалось на несколько аршин больше, чем записано было по табели, то есть рабочие-ткачи «гнали» лишние, неоплачиваемые, аршины. Шум был поднят на мануфактуре большой. Дело дошло до вызова полиции. И хотя перетрусивший хозяин согласился на удовлетворение целого ряда претензий, предъявленных ему рабочими, дело не обошлось без арестов. Победа далась дорогой ценой, арестовано было около двадцати человек, в том числе почти все члены кружка, только-только организованного Афанасьевым. Сам Афанасьев ареста избежал, но заставил Михаила как следует поволноваться. Ведь, окажись Афанасьев в числе арестованных, Михаил остался бы во вновь созданной организации вообще в одиночестве и без надежды на скорую связь с какой-нибудь группой московских рабочих. Михаил считал, что забастовка была несвоевременной, скороспешной, неосновательной. Афанасьеву надо было заниматься не подготовкой и организацией этой забастовки, а дальнейшим укреплением и расширением своих связей в рабочей среде, созданием кружка, в котором Михаил предполагал в ближайшее время начать занятия. Он понимал торопливость Афанасьева. Прожив в Москве около года, в оторванности от товарищей по «Рабочему союзу», от живой революционной практики, тот просто не удержался, когда представилась возможность организовать и провести забастовку.

Между тем на новой квартире Михаила состоялось два очередных собрания. На первом из них было образовано что-то вроде организационного комитета из шести человек. Вошли в него кроме самого Михаила Кашинский, Егупов, Терентьев, Квятковский и Вановский.

На том же собрании занялись подсчетом сил и средств, которыми организация могла располагать. Егупов сказал об учениках Технического училища, о бывших студентах Ново-Александрийского института, продолжающих обучение в институтах Москвы и Харькова, о студентах Варшавского университета, о своих рижских знакомствах. Кашинский смутно упомянул о себе, Терентьеве и Квятковском, как о революционных деятелях среди московского студенчества. Михаил рассказал о «Рабочем союзе» в Петербурге.

«Подняв вопрос о подсчете сил (так сказано было Кашинским), они подсчета этого так и не сделали, поскольку не имели определенного плана дальнейших действий. Решено было постепенно и осторожно привлекать имеющиеся силы к конкретной революционной работе по море того, как работа эта станет приобретать более целенаправленный и последовательный характер. Попутно заговорили и о средствах организации. Деньги нужны были и на покупку нелегальных изданий, и на разъезды — для поддержания контактов с другими организациями. Егупов пообещал внести в общую кассу двести рублей, которые должен был прислать ему из Риги Горбачевский; Михаил сказал, что тоже сможет раздобыть кое-какие деньги, имея в виду занять примерно такую же сумму в кассе «Рабочего союза», в Петербурге. Наметили план сбора денег, используя подписные листы, лотереи и личные взносы.

Кашинский заговорил об устройстве общего съезда, на котором была бы выработана точная и определенная программа действий и минимума требований на случай государственного переворота. Возможность такового для Кашинского была вполне реальной, поскольку «неурожай прошлого года и голод, последовавший за ним, сделали обстановку в России взрывоопасной».

«Обстановка такова, — говорил он, — что мы должны торопливо приняться за создание общероссийской революционной организации, за составление ее программы, причем все прежние программы революционных сообществ и организаций России для нас непригодны. Мы должны выработать новую, боевую, программу. Самая пора теперь — приниматься за быструю, живую работу! Сил в обществе накопилось достаточно, надо эти силы лишь сплотить посредством знакомств и, главное, посредством съезда!..»

Михаил высказался за неторопливые, осмотрительные действия.