Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра

Лисята (как говорит мне Дарр Дубраули) считала, что это самое трудное в слишком долгой жизни: ты теряешь любимых. Переживаешь их, одного за другим. Если твоего супруга не убьют, он умрет от старости, а тебе остается только скорбеть, оплакивать потерю, как никогда прежде, – так, по крайней мере, тебе кажется каждый раз. И ты знаешь, что это случится снова, горе обрушится на тебя вновь и вновь, и тогда ты решаешь: хватит, нужно просто жить одиночкой среди друзей-Ворон, как жили Святые, – и Дарр Дубраули жил так годами. Но нельзя просто прекратить. Нельзя остановиться. Лисята смогла, только прекратив жить.

– Твои? – спросил он у Вороны, которая смотрела на игры молодых птиц, птенцов этого года и прошлого.

– Некоторые. Вон тот, с перьями торчком на голове, вроде мой. А может, другой, давно было.

– Да, сезоны идут, все забывается, – заметил Дарр Дубраули.

– Скоро они найдут себе пары. Своих птенцов заведут.

Как же это было красиво: старшие учили младших, а младшие, осторожные или отважные, уже показывали, какими Воронами вырастут. Они играли: бросали палочку с высоты, чтобы другой ловил, взлетал и снова бросал. Потом придумали, как играть бо́льшим числом: несколько Ворон крутились вокруг падающей палочки и боролись за нее; что лучше – пролететь над палочкой и нырнуть или подоспеть снизу и подхватить? Ловкие, быстрые, гибкие. Эту игру изобретали уже тысячу раз, поколение за поколением, – Дарр Дубраули это знал.

– Холодает. Ты заметил?

– Старые Вороны это чувствуют, – ответил Дарр.

– Чую, снегом запахло. Может, пора вылетать.

И она указала клювом в сторону без названия, ту, что лежит против поклюва.

Возможно, сказалась история народа Дарра, который всегда был в движении, но потомки Вороньей державы приняли обычай редкий, однако не вовсе чуждый Воронам: они мигрировали на зиму. Недалеко – они ведь не Крачки и не Колибри, которые пересекают океаны, летя из одного полушария в другое. Эти Вороны летели на юг постепенно, уходили от наступающего холода (зимы в те времена были морозными), пока не добирались до подходящего места, и там оставались до весны. На время заполоняли Дубы и Вязы, а как только чувствовали первые уколы весеннего безумия, летели обратно.

Дарру Дубраули эта идея нравилась, он даже говорил молодым Воронам, что сам ее придумал. Нравились новые места, новые земли с незнакомыми обитателями. Он срывался с зимних ночевок стаи, широким кругом облетал окрестности, просто так, из своего старинного невороньего пристрастия к одиночеству, стремления попасть туда, где вовсе нет Ворон: на миг ощутить слабую дрожь небытия.

Разумеется, в тех краях жили свои Вороны, и Дарр Дубраули наблюдал за ними. Даже с большого расстояния они легко опознавали в нем чужака, и он прилагал все усилия, чтобы не вызывать их гнева. Слушал разговоры, которые до него долетали, и большую часть понимал, несмотря на странный акцент. Весна здесь будто забежала вперед, долгий день и тепло наступали скорее; пары уже сходились, начинали вить гнезда. Странно было на это смотреть, но не чувствовать изменений в собственном теле. Среди местных Ворон он приметил одну самку, одинокую, в первом сезоне зрелости, как ему показалось (в этом он ошибся). Мелкую – чуть меньше его самого, – но ярко-черную, самоуверенную, хитроглазую. Она напомнила ему другую Ворону, которую он когда-то знал, но все же – он будто никогда не видел другой такой птицы. Многие за ней ухаживали, танцевали перед ней, и ей бы выбрать кого-то из них, может, вот этого галантного кавалера, а может, того, толстого и хитрого, но нет, ни один из них ей не понравился. Дарру было интересно чем. Среди Ворон встречаются и убежденные холостяки, и старые девы – такой была его Другая Старшая Сестра из давних времен. Но эта Ворона была на них не похожа.

Когда той весной его стая отправилась домой – сперва по одному, по двое, а затем большими толпами, Дарр Дубраули остался.

Он понимал, что ей будет трудно – одиночке, окруженной весенними парами. Супруги ее прогоняли (неразумно терпеть одинокую Ворону рядом с гнездом, где только-только вылупились птенцы), но она не ввязывалась в драки, не замечала оскорбительных криков и гуляла по чужим наделам так, словно ей там рады.

Это убедило Дарра Дубраули, что он может подлететь ближе, сесть рядом с ней среди одуванчиков и при этом не спугнуть ее. Впрочем, он все равно держался на некотором расстоянии. Он видел, что она его заметила, хоть и не подала виду. Как только он подходил к ней на несколько шагов, она отступала, словно увидела в той стороне что-то вкусное. Когда они наигрались в эту игру, он ей крикнул: «Эй! Эй, ты!» Она не улетела, подняла голову и ответила как приличная Ворона; этого Дарр и ожидал. Через некоторое время она взлетела, и он тоже, а когда они снова опустились на землю, оказались уже бок о бок.

– Добрый день, – сказал он, а она без страха поклонилась в ответ. – Ты сегодня очень черно выглядишь.

– Спасибо, – сказала она на мягком наречии своей стаи. – Я тебя видела. Ты ведь один из тех, что прилетают зимой?

– Да.