Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра

Оригинальная поттаваттамская кроветворная и пищеварительная настойка из вороньей желчи доктора Гергесгеймера. Вот что, наверное, содержалось в бутылях. Откуда я это знаю? Потому что реклама этого чудодейственного средства появилась на страницах «Фермерской энциклопедии» 1915 года, которую я приобрел вместе с другими нестоящими книгами, когда местная библиотека наконец сдалась и опустошила полки и подвалы. В этом толстом томе, напечатанном на дешевой бумаге, содержится множество рекламных врезок: дробовики Браунинга, сеточные заборы, динамит для выкорчевывания пней, семена, паровые уборочные машины внаем. И лекарства, к которым, согласно рекламе, принадлежало тонизирующее средство доктора Гергесгеймера. Кроме стилизованного изображения Вороны, на наклейке красуется профиль индейца с черными перьями в волосах, а напротив него чернобородый мужчина в высоком воротничке и широком галстуке. В животе Вороны виден маленький краник, из которого вытекает черная капля. Лицо Вороны исполнено странного, терпеливого экстаза, глаза полуприкрыты: это выражение Доктор наверняка видел не один раз. По доллару за бутылку; за десять – получите дюжину. Можно смело утверждать: эта настойка отличалась от большинства чудодейственных средств того времени тем, что хотя бы отчасти соответствовала рекламе: в ней действительно была желчь мертвых Ворон.

Весна: ухаживание, парование. Супруги ищут друг друга в разлетающихся стаях, думают, где будут вить гнезда. В эту пору все Вороны способны на такое, на что не решились бы в другое время года, – на удивительные, героические поступки. Дарр Дубраули это отлично знал. И еще он знал: перемены, которые он сам ощущал, с дочерью Улитки происходили впервые в жизни – или произошли бы, окажись рядом самец. Зная это, чувствуя то, что он чувствовал, он понял, что́ будет делать, что́ должен делать сейчас. Невероятно, почти невозможно – но он будто видел самого себя, видел, как это делает, видел сегодня то, что увидит завтра, словно то, что еще только предстоит, уже было сделано.

В эту пору года ее держали внутри дома. Тела Ворон разогревались изнутри, но все еще шли холодные дожди, и вода замерзала в лужах. В стране, где он родился, вёсны были теплее.

Дарр видел ее, когда осмеливался подобраться поближе, за большим окном с помрачной стороны дома; он усаживался перед ним, стучал клювом в стекло, и она поворачивала голову в его сторону, приподнимала крылья, словно хотела полететь к нему, но вспоминала, что не может: кожаный браслет на лапе привязывал ее к насесту. Но Дарр все равно общался с ней, принимая разные позы, – человек бы на его месте гримасничал. Каждый день он приносил ей подарок и клал на карниз. Она разглядывала дары, хоть и не могла их забрать, указывала клювом то на один, то на другой: медную гильзу, осколок стекла, гнутый гвоздь, блестящий серебряный наперсток. Дарр поднимал клювом тот или иной подарок, перекладывал их. «Тебе», – говорила его поза.

Но этого мало. Скоро придет время, когда за ней уже нельзя будет ухаживать, когда никакое обаяние и подарки не помогут ему завоевать ее и увести за собой: момент будет упущен. Нужно пробраться в дом – и быстро.

Вороны способны проделывать такое, что Люди диву даются, – появляются там, где их никак не могло быть, добывают вещи, которых у них никак не могло оказаться, – в этом они мало чем отличаются от Крыс или Енотов, да что там, и Кошки способны на такое: им помогают настойчивость, внимание и бесконечная череда проб и ошибок. Когда Люди обнаруживают, что животное сделало что-то невозможное, они видят лишь конец долгого, скрытого процесса. Дарр Дубраули изучил этот дом и знал его так, как не знали даже его обитатели, помнил каждую скрипучую половицу, каждый вывалившийся кирпич, каждую дверь, которая открывалась перед человеком, когда и как часто это происходило, и ни разу его за этим не застукали. Дарр отбрасывал каждую возможность, которой не мог воспользоваться, а затем возвращался к ней снова на всякий случай, удерживая в памяти все остальные. И когда на рассвете одна из женщин вышла из кухни с ведрами в руках, чтобы покормить Свиней, Дарр Дубраули знал, что она оставит дверь открытой, поэтому он сидел рядом и смог проскользнуть у нее за спиной.

И вот он внутри. Дарр знал дома́, знал, как петляют внутри них проходы, как нависает над головой потолок. И он точно знал, где находится дочь Улитки: за этой помрачной комнатой, за этой открытой дверью.

Она была ужасно рада его видеть; она ведь не знала, на что способна или не способна Ворона.

– Что принес? – спросила она.

– Себя, – ответил Дарр Дубраули. – Весь твой.

И он низко поклонился. Дочь Улитки, в которой бурлила сила, не позволявшая отвергнуть такой жест, тоже поклонилась в ответ, как могла на своем насесте, а Дарр поклонился снова, и она повторила его движение и заворковала таким знакомым голосом. Она сама не знала, что делает, но знала, что нужно делать.