Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра

Тысячу лет? Наверняка больше – не знаю сколько, у меня нет фактов, которые бы позволили это рассчитать. Вороний счет не знает тысяч, даже десятков у них нет; Дарр Дубраули замолкает, когда я прошу его представить, сколько времени прошло с тех пор, как он родился, сколько она могла прожить, чтобы облететь мир.

Зачем она облетела мир?

Родилась ли она среди американских Ворон, именуемых Corvus brachyrhynchos, и лишь долгие годы спустя добралась на запад, чтобы жить среди евразийских Ворон, Corvus corone? Она ведь отличалась от родни Дарра Дубраули. Или родилась в Старом Свете, чудна́я птица, генетический курьез, а все Вороны Америки – ее потомки и похожи на нее? Тысячу поколений спустя они бы смели любого конкурента одним своим числом и породили свой, отдельный вид.

А может, она была обычной Вороной, вроде Дарра Дубраули, которая долго летела на восток, а потом пересекла ледовый мост в земли запада, следом за кочевниками; и в те годы облик ее изменился, оперенье заблестело, голос окреп, она ведь так долго жила среди многих поколений Ворон, с которыми сходилась и плодила птенцов, прежде чем по какой-то причине повернула обратно – может, ее изгнали, может, самой не сиделось на месте, – в земли, где она родилась, чтобы там найти Дарра Дубраули и сойтись с ним.

Сколько у нее было супругов до него, сколько после? Скольких она потеряла, скольких отдала смерти, старости, ошибкам, скольких съели, сколькие пропали, сгинули так, что их никогда больше не видели? А сколько раз она сама пропадала, хотя никогда не теряла себя?

– Ты никогда не умирала? – спросил Дарр Дубраули. – За все это время?

– Никогда.

– Но ведь столько опасностей вокруг.

– Я не такая горячая голова, как ты, – отозвалась она. – Друзья мне помогали, присматривали за мной, супруги всегда были рядом.

Услышав это, он чуть склонил голову и отвел взгляд.

Наступило утро. Они вместе шли по земле, разрывали желтую листву, били длинными клювами упавшие буковые орешки, чтобы добыть сердцевину; шли по каменистому берегу озера, клевали то тут, то там. И всегда с небольшого расстояния за ними присматривал один или другой Служитель. В остальном все было как прежде, только совсем по-другому.

– Так расскажи, Лисята, – ты обещала. Зачем ты позвала меня сюда? И как так вышло, что ты здесь, так далеко от того места, где мы были, и столько времени спустя?

– А как же ты сам тут оказался, дорогой? – усмехнулась она. – Здесь, среди живых Ворон, здесь, в этой поре мира.

Он не сразу вспомнил, будто на мгновение ослеп. Не мог вспомнить, как оказался здесь, что происходило тогда и сейчас и кем он был прежде.

– Я попал в Имр, – проговорил он. – Украл там вещь, Самую Драгоценную Вещь, и, хотя сразу ее потерял, она по-прежнему со мной.

– Имр, – повторила Лисята, будто знала это слово или имя, но не узнавала: так мы повторяем слово, чтобы собеседник продолжал о нем говорить.

– Да, Имр, – сказал Дарр Дубраули. – Это царство, где всё, что Люди считают правдой, правда.

Она расхохоталась.

– Нет никакой «правды», – сказала Лисята. – Только то, что произошло, – после того как произошло.

Она подняла пепельную голову, клюв приоткрыт, глаз сухой.

– Я тоже ее украла, – сказала она.

– Украла? У кого, где?

– С шеи людского детеныша. В иной земле, далеко отсюда, – объяснила она. Остановилась клюнуть что-то на земле, но потом выбросила находку. – Маленький камешек. Я его захотела и забрала себе.

– А он говорил с тобой? – вдруг спросил Дарр Дубраули, потому что вспомнил.

– Нет.

– Ага.

Маленький камешек висел на красной нитке на толстой шее людского младенца. Вещь, на которую она не могла не смотреть, не могла не любоваться. Может, она блестела, как осколок кварца? Была из золота или полированного серебра? Нет. Это был неприглядный серо-желтый камешек, но, когда младенец сидел в грязи или сосал материнскую грудь, камешек будто светился и беспокойно мерцал; он словно хотел сбежать – разве такое возможно?

И она его украла. Ничего особенного: зачем он ребенку, разве будут Люди по нему убиваться? Она уселась на животе ребенка, когда тот уснул на солнце, быстрым движением сорвала камешек с нитки и улетела, слушая, как рыдает позади ребенок и кричит его мать.

Она нашла для камешка тайник, а когда он показался ей недостаточно надежным, отыскала другой – как поступила бы на ее месте любая Ворона. Она часто к нему прилетала, смотрела на него то одним глазом, то другим, крутила его, вертела, переворачивала и – да, вроде бы слышала, как он говорит и всхлипывает словами, которых она не знала; часто брала его в клюв, чтобы утешить и подбодрить.