Каан-Кэрэдэ

— Придется поработать, расчистить площадку, — сказал Бронев.

Он опять ушел вымерять метры, отмечать пни и ямы. В аэроплане нашлись два топора, пила и шанцевая лопатка. Еды не было, кроме буханки хлеба, колбасы и вина. Пни выкорчевывали торопясь, не берегя сил; к вечеру болели руки и спины, — план пилота был выполнен, но туман не рассеялся.

— Что ж, заночуем, — сказал Бронев.

Древние ели стояли кругом, как буддийские пагоды, простирая карнизы своих ветвей. Трава поседела от сырости. Комариная тишь. Бронев показал на пропеллер: его лопасти были в мелких кровяных пятнах от разбитых насекомых.

— До черта, до черта комарья тут и мошка, — обреченно отозвался Бочаров. — Все рыло распухнет.

Узлов рассказал:

— На аэродроме, на копях зашел спор: чья работа труднее. Казалось, кто станет тягаться с забойщиком? Подошел мужиченко и негромко эдак, между прочим, вставил: «А косить в тайге, когда мошка, не хошь?..» И шахтеры замолчали, отошли. В Сибири знают, что это за штука. Сейчас какая мошка! Вот недели через две…

— Костер! — крикнул Бронев. — Прите валежник!

— Не разжечь, — причитал Бочаров: — такая мокреть.

— Дурак, дурак! Видно, что ты охотник, а не самолетник.

Бронев нацедил пол ведра бензина…

Ночь — тайга — костер — громадные призрачные крылья.

Люди у костра согнулись над картой.

— Если считать, что с одной стороны наше задание состоит в исследовании новых воздушных путей, а с другой — в агитполетах, то первую часть мы выполнили целиком: пути, на восток от Оби, никуда не годятся.

Ночь — костер — пастухи. На траве — рядом — пасется ручное чудовище.

Нестягин сидел поджав ноги, по-азиатски, говорил, как будто рассказывал сказку.

— В Сибири надо летать на гидроаэропланах. Посмотрите, какие здесь реки. Их притоки сближаются на несколько десятков верст, из одной системы легко перелететь в другую. По берегам рек расположены почти все города, крупнейшие села. И те же водные пути ведут в такие места, в такие… вот, например, это озеро: «Падыргэ-Недэ-Ами-Тэль-Ту».

— Я выписал поплавки для своих юнкерсов, — сказал в свое оправдание «Авиахим».

Бронев вспоминал полеты в Средней Азии. Он служил там, вместе с Нестягиным, на аэролиниях Добролета. Перебивая друг друга, авиаторы рассказывали о путях над Афганистаном, о холоде снежных хребтов и о шестидесятиградусном зное в долинах. Воздух кипел, взлетая и падая, незримые «воздушные ямы» наполняли атмосферу…

Громадные смолистые пни нагорали углями, от огня становилось сухо и знойно, Бочаров предложил реванш в шахматы. Партия была испанская.

Узлов перелистывал свою записную книжку. Она была наполнена перепиской с пилотом, подкрепленной ругательствами, сравнениями качеств мотора с различными качествами Лидочки, торопливой записью громких признаний крестьян о сказочной птице, влетевшей в неподвижную их жизнь… Он задремал, свернувшись под овчиной.

Ночь — костер — громадные крылья — аэроплан или — может быть — археоптерикс.

Узлову снились синие сопки, Туркестан и воздух.

Вдруг лопнула свеча, ровный гул мотора перешел в ружейную пальбу. Узлов проснулся, сел: в розовом рассвете через поляну бежали босые, простоволосые старухи, били в сковороды.

— Ведьмы! — сказал Нестягин.

— Это хорошо, — решил Бронев: — поблизости есть сумашедший дом, значит город не далеко.

— Ну, местечки, местечки!.. — закрякал Бочаров, ежась: — дуют нагишом в такой холод!

— А ничего, небушко летнее, — прищурился Бронев. — Ну, давайте выбираться из этой мышеловки: кто кого.

Мотор разодрал тишину, как занавеску. Нестягин спрыгнул, законфузился, сказал, что надо переменить пружину клапана. Бронев выключил. Тогда с опушки полетел крик: «Стяпан! Стяпан! Стяпан!».

Неспешно подошли два охотника, в полушубках, в шапках, в броднях, сказали, скидывая берданы: «Здравствуйте-ка» и «откель». В их лицах не было ни удивления, ни тревоги, они казались одинаковыми, как европейцам кажутся одинаковыми негры, только у одного борода была темная, а у другого, у Степана, с проседью. За темным на веревке, как собачонка, вышагивал медвежонок.

— Продай! — сказал Бронев.

— Купи.

— Два червонца!

Охотник чуть не перекрестился: вот послал Господь дурака, — медведя не видал.

— Это подарок Ермошке, — объявил Бронев.

— Ты что, опупел! — напустился Авиахим. — Куда мы его денем?

— Вам что же, тесно вдвоем? — помрачнел пилот.

— Дак с ним же медвежья болезнь, он…

— Ну, тогда сам садись за рули!

— Он у миня смирнай, Миша, — сказал охотник, испугавшись, что сделка разладится.

Бронев отдал деньги, потащил медвежонка к юнкерсу. Темный ушел помогать.

— Ну местечки, местечки! — вздохнул Бочаров. Он спросил Степана насчет «ведьм».

— А етта деревенька наша тута, — объяснил охотник.

— Ну?

— Обягали, видать, деревеньку стары: лихоманка шибко у нас народ трелит. Разны способы перебрали. Вадицу святу, огонь деревяннай. Таперь, должно, обягали. Ну, как ничо не помагат, в неволю черту свечку поставишь… И-их, ужась старуху взяла, верна! Вот, скажут, ета сама лихоманка на елани, как сатана ужасное, большое, с крыльями…

Охотник засмеялся.

— Болота у вас. Малярия.

— Болоты, правильна…