Кабак

— Игорь, я была неправа. Давай все забудем и начнем сначала. Ты — самый лучший из всех, кого я встречала. И тут, поговорив с Юрием Борисовичем, я в каком-то диком восторге решил: «Вот теперь все получится». Попросил его выслать мне вызов на Центральный телеграф до востребования. Недолго раздумывая, из этого же кабинета на киностудии позвонил бывшей жене — уж что-что, а телефон ее у меня всегда был при себе. В ответ — длинные бездушные гудки.

Дозвонился дня через три, Ольга пояснила, что обычно не отвечает на незнакомые звонки, тут же довольно равнодушно поинтересовалась:

— У тебя что-то случилось?

Встретиться отказалась, сославшись на занятость. Тогда я брякнул сразу:

— Оля, я уезжаю в Израиль. Поедем вместе, ты же хотела…

— Дурак, — ответила она без раздумий, видно, диагноз был поставлен ею давно и окончательно. В трубке мерзко запищали короткие гудки.

«Ах, так! Ну, мы еще посмотрим», — злорадно подумал я, не дав себе труда домыслить, что именно мы «посмотрим». И стал ежедневно наведываться на Центральный телеграф. Вызов пришел через несколько недель.

* * *

Документы мне оформили довольно легко. Дипломат в израильском посольстве сказал, что «мы рады решению такого талантливого человека, как вы, поехать на Землю обетованную». Уверенности и радости в его голосе я не почувствовал. Мне вручили бесплатный билет, памятку для отъезжающих и тощенький русско-ивритский разговорник, разрисованный детскими картинками. Вероятно, картинки, по мнению изготовителей разговорника, соответствовали уровню умственного развития отъезжающих. Нашел в разговорнике свое любимое блюдо — огурец. Выяснил, что на иврите это звучит «мэлафэфон». С тоской подумал, что такого мне не выговорить никогда. А вот случайно попавшееся в этой же брошюрке слово «прокуратура» мне понравилось. Звучало — «проклитут», лучше и не скажешь.

В посольстве сказали, что также бесплатно могут отправить мой багаж — один контейнерный ящик. Поблагодарив, отказался. Что мне было отправлять в багаже? Мысли, что ли? Так у меня и их не осталось.

Прощание с сыном было спокойным, мне кажется, он даже толком не вникал, куда я еду. Мама плакала, отец явно сдерживался. Только в аэропорту не выдержал, обнял меня и заплакал у меня на плече, так, чтобы никто не видел.

— Я знаю, мы больше не увидимся, — сказал отец. Будь счастлив и храни тебя Бог.

Вот уж не подозревал, что папа верит в Бога.

В тель-авивском аэропорту имени Бен Гуриона новых жителей страны израилевой встретили невероятная жара и нарядно одетые ребятишки. Каждому вручили по маленькой корзинке с мандаринами и конфетами.

В прохладном зале, где служащие в одинаковой форме заполняли на компьютерах документы вновь прибывших, нас угостили кофе, чаем и очень вкусными бутербродами. Потом вручили документы, разноцветные непривычные деньги и банковский чек, который надо было вложить в банк. Узнав, что я один и родственников у меня здесь нет, предложили поселиться в гостинице для репатриантов. Пояснили, что за такси платить не надо — тоже подарок в честь прибытия. В дороге я задремал. Изредка открывая глаза, видел голубое спокойное, как на картинке, море. Через приоткрытое окно машины вдыхал стойкий мандариновый запах. Все это мало походило на реальность.

* * *

Сказка закончилась, как только я вошел в гостиницу «Марина», этакий Ноев ковчег для репатриантов. Пахло чем-то тошнотворно кислым и жареной на прогорклом масле рыбой. Даже на кухнях коммуналок советских времен запахи были поприличнее. Повсюду сновали неопрятные женщины с тазами и кастрюлями, несколько малышей с дикими криками восторга раскатывали по просторному вестибюлю на велосипедах, где-то рядом надрывался воплем младенец. Распорядитель, вполне сносно изъяснявшийся на русском языке, проводил меня в комнату на восьмом этаже, открывая, сказал, что пожить пока придется вдвоем, гостиница переполнена, и, вздохнув, добавил:

— А вы все едете и едете.

Сосед по комнате встретил меня довольно радушно, представился как «Михаэль», оказался просто Мишкой из Черновиц. Охотно вызвался сопровождать меня по инстанциям. Побывали в местном отделении абсорбции, открыли счет в банке, что сразу повысило меня в собственных глазах. Потом отправились записываться на курсы по изучению иврита — ульпан. Ошалев от бесконечных хождений и несносной жары, я предложил Михаэлю куда-нибудь зайти, перекусить. Он сразу оживился, сказал, что знает неподалеку одно «дивное местечко», где кондиционер пашет так, что замерзнуть можно. Стеснительно посоветовал:

— Только водку надо взять в магазине, так дешевле.

В магазине, уже без всякого стеснения, буркнул решительно:

— Бери две, чтоб потом не бегать, — забрал у меня из рук деньги, в которых я все не мог разобраться, заплатил. Деньги положил себе в карман: — Отдам потом, когда за обед расплатимся, а то ты в них все равно ни черта пока не понимаешь.

Он явно вошел в роль старшего по положению.

В кафе действительно было прохладно. Михаэль велел мне заказать шницель. Один.

— А как я ему объясню? — засомневался я.