Кабахи

— Вор он, этот Мцария, вот он кто! — говорил Гига и, выпив лишнего, всякий раз вламывался к своему недругу, чтобы намять ему бока. Но чаще всего сам возвращался побитым.

— Дался же я ему! Что я кому сделал худого? — жаловался Мцария. — Попадется мне как-нибудь этот Гига под злую руку, не уйдет живым!

Жнецы, увидев полыцика, сразу вспомнили про Мцарию и подсыпали перцу:

— Мцария давеча хвастался — изловлю, говорит, Гигу, спущу с него штаны и его же ножом мягкие места ему исполосую.

В глазах у полыцика вспыхнула злость.

— Этот нож — его судьба. Дайте только срок!

Хорошо еще, что, вернувшись с поля домой, Гига полностью «разоружался» — только перочинный нож оставлял у себя в кармане, — иначе могло случиться, что он как-нибудь и исполнил бы свою угрозу.

Полыцик подсел к дедушке Годердзи. Старик был единственным человеком во всей деревне, которого Гига побаивался, даже когда был во хмелю, даже увешанный с ног до головы оружием.

— Ну, что скажешь, хорошо я сберег Подлески?

— Поле что надо, — согласился старик. — Пшеница хороша. Только лучше бы убирать ее комбайном.

— А не все ли равно? Если хлеб хорош, его хоть комбайном бери, хоть жни серпом.

— Да ты погляди, сколько здесь народу занято, а ведь нашлось бы для людей и другое дело!

Полыцик поднял брови и ядовито захихикал:

— Еще чалиспирцы не проложили шоссе до Гичиани, чтобы комбайн мог сюда подняться!

— Зачем же через Гичиани подниматься? Разве нельзя расширить тропу, что проложена по скале, и устроить дорогу?

— Ничего не попишешь, хозяин — колхоз, от него дела не жди, — махнул рукой Гига и припомнил времена, когда Вахвахишвили поднимал в Подлески на арбе вино и воду. — И эта чертова Берхева ведь иной раз так вздуется, — добавил он, — что не только дорогу зальет, а и весь околоток за поповым домом снести готова…

— Речка тут ни-при чем, Гига; было бы желание — давно укрепили бы дорогу сюда, к Подлескам.

Мальчишка-водонос, видно, решил послушаться доброго совета. Он внезапно появился откуда-то с большим кувшином, полным холодной воды.

Жнецы зашевелились, повскакали с мест с одобрительными возгласами:

— Молодец, малыш!

— Вот это хорошее дело!

— А куда наш бригадир запропастился, что это его не видно?

— Он вечерком пожалует, по прохладе, и тогда уж развернет свою рулетку.

Саба опорожнил кувшин-гозаури до половины, вылил оставшуюся воду на грудь, поросшую седой щетиной, потом привстал, опершись на одно колено, провел огромной, с добрую лопату, рукой по широкому своему лицу и спросил:

— Ну что, ребята, навалимся?

— Давай, давай! Пора поднажать, ребята.

Было уже за полдень.

Все тяжелей становился зной. На этот раз полоса тянулась, тянулась, и не было ей конца. Жнецы порастратили пыл и работали не с такой охотой, как утром.

Скоро всех разморило от жестокого зноя.

— Ну, пора и отдохнуть! — сказал, распрямившись, Абрия.

Все, словно только этого и ждали, присоединились к нему.

Бросив дожатую почти до середины полосу, жнецы ушли с поля и направились к вязу.

Как только они расположились в тени, появился бригадир в сопровождении какого-то человека, которого все видели впервые.

Пришедшие поздоровались с жнецами и сразу же уставились на сжатые полосы.

Незнакомец окинул придирчивым взглядом поле, похлопывая себя прутиком по ноге, потом повернулся к жнецам:

— Это все, что вы сегодня наработали?

— Не на что и глядеть, верно? — попытался пошутить Автандил.

Незнакомец нахмурился:

— Вот это самое и я говорю. Еще ничего не сделали и уже разлеглись, прохлаждаетесь.

Жнецы изумились:

— С утра жнем, трудно в такую жару больше сделать.

Незнакомец насмешливо глянул на бригадира:

— Так-то собираешься план выполнять? Что скажут в райкоме?

Бригадир растерялся.

— Еще рано что-нибудь говорить. Сегодня только начали жатву!

— Сегодня только начали, и уже все валяются, нежатся в тени. А с меня спросят и шкуру сдерут! Скажут — не справился с делом. Ну-ка, беритесь немедленно за серпы, и, пока не сожнете все вон до того лесочка, чтобы здесь и духу вашего не было.

Годердзи, который до этой минуты полеживал на боку, повернулся к нему и сел.

— А ты, собственно, кто такой и почему здесь распоряжаешься?

— Я кто такой? Как это кто я такой? Да вы разве не знаете, что я к вам от райкома прикреплен?

Старик смерил незнакомца взглядом с ног до головы.

— Ах, прикреплен… Вот как! Прикреплен… Что ж, и сам ты крепкий детина. Отчего бы и нет — поспал, покушал и вышел на прогулку… Ну, а мы тут с ног валимся от усталости.

Жнецы расхохотались, а незнакомец резко повернулся к Годердзи, весь перекосившись от злости.

— Что, что, старый хрыч? Повтори, что ты сказал? Встань прежде на ноги и потом со мной разговаривай, не то я сам тебя подниму вот этой хворостиной!..

Смех сразу оборвался. Жнецы застыли на месте.

Старик чуть помедлил, взгляд у него стал неподвижным. Неторопливо поднявшись, он подошел к незнакомцу и на мгновение остановился перед ним. Потом протянул худую, как бы сплетенную из жил руку и слегка потрепал его по белой пухлой щеке.