Кабахи

Но вот гул стал затихать. Град понемногу прекратился. Стук и треск удалились в сторону Напареули и заглохли где-то за Шакриани.

На мгновение — только на мгновение! — жуткое молчание навалилось на деревню.

Нико отобрал у дочери дождевик, строго-настрого приказал ей войти в комнату, спустился с лестницы и пошел седлать лошадь.

Он ехал по улице, а вокруг, на балконах, в галереях, в дверях кухонных пристроек и марани, стояли убитые горем отцы семейств и провожали его угрюмыми взглядами. А рядом женщины, окруженные уцепившимися за их юбки ребятишками, еле сдерживали слезы.

Босоногие детишки бегали по хрустящему, шуршащему покрову града, доходившему им до щиколоток, и визжали от восторга.

На окраине деревни дядя Нико спешился. Умное животное словно чуяло, что случилась какая-то большая беда, и, низко повесив голову, покорно следовало за медленно шагавшим хозяином.

Кукуруза вся полегла, как бы скошенная бурей, с начисто оборванными листьями. Высокие стебли подсолнуха торчали голые, ободранные, а некоторые, с переломленным позвоночником, уткнулись широкими головами в траву, смешанную со льдом.

Нико остановился у края тянувшегося вдаль большого виноградника и долго смотрел на поваленные колья, на оборванную проволоку шпалер, на обрывки листьев и клочья виноградных кистей, устилавшие землю.

Между рядами тянулись белые полосы. Словно жемчуг или перламутр, рассыпанный чьей-то щедрой рукой, поблескивали лежащие навалом крупные зерна града. Бессильно жались к шпалерам иссеченные зеленые побеги, раскачивались там и сям висящие на тонкой полоске кожицы обломанные ветки.

Нико шел по широкой аробной дороге, с хрустом давя град разбухшими от холодной воды башмаками.

Прохладой тянуло от культивированных междурядий и от свежеокопанных оснований виноградных кустов.

Нико задержался у вяза с обрубленными ветвями. Некоторое время он молча смотрел на человека, стоявшего на коленях на куче ледяных зерен под узловатым кустом «саперави». Человек этот подбирал с земли пестрые виноградные кисти с отдельными уже потемневшими ягодами и вешал их обратно на шпалеры. Руки у него дрожали, кадык на заросшей щетиной шее ходил вверх и вниз, он что-то бормотал себе под нос. Нико узнал Иосифа Вардуашвили, подошел со своей лошадью ближе, привязал повод за столб стоявшей рядом сторожки и шагнул в междурядье.

Заслышав шаги, Иосиф поднял голову и окинул подошедшего мутным взглядом. Он ни — слова не сказал — только разжал кулак, посмотрел на синеватые ягоды, раскатившиеся по его ладони, и одну за другой уронил их с дрожащих пальцев на землю.

Нико почувствовал, как к горлу его подступил комок, стиснул зубы и усилием воли сдержал себя. Не глядя на виноградаря, он ласково, чуть дотрагиваясь, потрепал его своими толстыми пальцами по спине и посмотрел затуманенным взглядом вдаль, за Алазани.

Иосиф тяжело поднялся, потер свое поврежденное колено и побрел, понурив голову, по засыпанной градом дорожке вдоль рядов виноградника.

Председатель также безмолвно повернул назад, отвязал лошадь и, миновав цементный резервуар с дном, засыпанным ледяной дробью, двинулся вниз по проселку.

В дальнем конце виноградника из рядов лоз вышел человек; он очистил о крайний кол шпалеры свои башмаки, соскреб с них налипшую влажную землю и двинулся навстречу Нико.

Председатель, узнав Реваза, приостановился. Он тут же вскочил в седло, спустился верхом в каменистое русло Берхевы и осторожно направил лошадь через поток. Поднявшись по скалистой тропинке на крутой противоположный берег, он оглянулся и с минуту смотрел на вздувшуюся речку, катившую свои шумные волны среди мокрых камней широкого булыжного русла. Вода в Берхеве была желто-коричневого цвета, она несла обломанные ветки, сучья, листья, клочья травы, зерна града, то всплывавшие, то исчезавшие среди грязной пены.

К вечеру небо отверзлось снова — сначала слегка моросило, а потом зарядил частый, дружный дождь.

Нико сидел один в своем огромном кабинете. Поставив кулаки один на другой перед собой на столе и опершись на них подбородком, он рассеянно поглядывал в сторону окна. А за окном дождь сек понурую липу, шуршал в маленькой бамбуковой рощице и шумными водопадами низвергался с черепичных крыш на землю.

Странное чувство одиночества нахлынуло на председателя колхоза. Какая-то жгучая горечь, более гнетущая, чем печаль, переполняла его. И все же, когда дверь отворилась и вошел промокший насквозь Шавлего, он вспомнил рассказ о мудром правителе Мегрелии, принимавшем турецких послов во время тяжелой болезни и насыпавшем себе дроби за обе щеки, и попытался последовать историческому примеру. Однако улыбка не получилась. Впрочем, и у Шавлего вид был невеселый.

— Молния ударила в орех у Сабеды во дворе и отщепила от ствола ветвь, нависшую над крышей дома.

Нико печально смотрел на сидевшего напротив позднего гостя.

— Ветвь упала на крышу и проломила стропила.

Председатель откинулся на спинку стула.

— Стропила вместе с кровлей рухнули, потолок не выдержал и тоже обрушился.

Нико подался вперед.