Кабахи

— Дай поесть! — и сел за столик поодаль, у стены.

Купрача кликнул повара, а сам достал из-под прилавка бутылку водки.

— Есть у тебя шашлык, Ражден? — спросил он повара, когда тот вышел из кухни.

— Есть, да только он заказан…

— Неважно. Подай его вон на тот стол, а для заказавшего изжарь другой. А потом унеси это мясо.

— Медведь?

— А ты думал — человек? Сам не видишь, что ли? Машо, послушай, Машо! Подай на тот стол хлеб, сыр и зелень. Постой, прихвати вот заодно и бутылку.

Сидел Реваз, опрокидывал стопку за стопкой, закусывал хлебом с сыром и зеленью.

Ражден сам принес с кухни шашлык и подал ему, не срезая, прямо на шампуре.

— Целая туша? Где ты на него наткнулся? Хорош, видно, не старый. Пока вот один шашлык, а там изжарю и поднесу еще. Есть хорошая буглама. Подать? А хочешь чакапули? Свирепый зверь! Счастье твое — вернулся цел и с добычей.

Реваз не отозвался ни единым словом. Он вытер бумажной салфеткой кончик шампура и сунул его в стакан с водкой. Зашипело горячее железо, над стопкой поднялся пар. Реваз ухватил шампур за оба конца и стал зубами отрывать куски жареного мяса. Он ел с жадностью, громко жуя. Догрызясь до горячего шампура, оттопыривал губу, чтобы не обжечься. Зато зубы то и дело позвякивали о железо — зубы у Реваза были белые, точно фарфоровые, удивительно крепкие.

— Пойду присмотрю за шашлыком.

Реваз и на этот раз ничего не ответил. Ражден передернул плечами и ушел.

С каждым новым стаканом пить становилось все приятней. Сладостным теплом разливался алкоголь по усталому телу, растекался по конечностям, расслабляя напряженные мышцы.

Подали во второй раз хлеб и сыр. Поспел и новый шашлык. Сидел Реваз и пил. Ел и пил.

Вдруг он поднял голову, насторожился, застыл. Слух его отметил, как понизился голос разошедшейся было, гармоники и тут же притихло гуденье барабана. Быть может, до его сознания вообще не дошли бы звуки ресторанной музыки, если бы разудалая песня гармоники не превратилась во вкрадчивое мурлыканье, а барабан не покинул, приглушенно урча, стол с пирующими. Реваз поднял голову и проследил взглядом за верзилой барабанщиком, пробиравшимся вдоль стены, — тот теперь еле слышно выбивал пальцами на барабане осторожную дробь.

Реваз удивился. Подумал: может, это какой-то особенный танец, но нет, на пляску не было похоже. Смотрел он, смотрел на верзилу — и вдруг узнал его. И сразу понял, почему тот пытается удрать из столовой.

— Поди сюда! — сказал Реваз.

Барабанщик даже не приостановился, словно не слышал зова.

— Сказано тебе — иди сюда!

Внезапно за всеми столиками смолкли разговоры; воцарилась настороженная тишина.

Третий оклик настиг барабанщика у самой двери. Гораздо сильнее повелительного человечьего рыка подействовало на него негромкое щелканье курка. Он сразу обернулся и жалостно посмотрел на зовущего расширенными от страха глазами.

— Сюда, говорят тебе!

Барабанщик медленно приближался, осторожно ступая, опустив руки, — инструмент его чуть ли не волочился за ним по полу — и глядел как завороженный прямо в глаза Ревазу.

Реваз снова положил ружье на стул и сказал:

— Садись.

Барабанщик поставил свой барабан на стул, возле ружья, и сел.

— Туда не ставь.

Поспешно извинившись, барабанщик поставил барабан у себя между ногами.

Реваз сделал знак подавальщице, и она принесла еще одну стопку. Наполнив, Реваз пододвинул ее к барабанщику:

— Пей.

— Не пью я…

— Пей!

— Ей-богу, совсем не пью.

— Пей, когда говорят.

— Жизнью клянусь, никогда капли в рот не брал.

— А вот теперь выпей.

— Ну как же я выпью, если никогда и не пробовал водки? Доктор сказал…

— Не будешь пить?

Барабанщик бросил украдкой взгляд на огромную руку; сжимавшуюся на столе в увесистый кулак, и схватился за стакан: лучше уж, дескать, от водки смерть принять.

От первого стакана лицо у него стало бессмысленно-ошалелым. Но после второго и третьего прояснело, как бы прочистилось.

Реваз пододвинул к нему шашлык, отослал с подавальщицей пустую бутылку и потребовал вторую.

Через некоторое время взгляд у барабанщика стал мутным, в глазах появилось веселое выражение, а лицо совсем поглупело.

— А теперь скажи: какого черта ты давеча встал у меня на дороге?

— Сдуру. Бес попутал. То есть не бес, а Хатилеция. Я думал, ты выпил водки и не заплатил.

— Твое дело — на барабане выстукивать… Купрача — тебе еще что-нибудь, кроме этого, поручил?

— Ничего Купрача мне не поручал, — сознался барабанщик.

— Так какого дьявола ты при всем народе загородил мне дверь?

— Я же тебе говорю — бес попутал. То есть, значит, не бес, а Хатилеция.

— Скажем — бес.

— Нет, Хатилеция.

— Что бес, что Хатилеция — все одно. Но с чего тебе взбрело толкнуть меня?

— Все этот проклятый Хатилеция. Я тут ни при чем.

— Разве это Хатилеция толкнул меня так, что я ударился спиной о прилавок?

— Он один виноват. Пристал как черт, прямо донял. Говорит, вот этот всегда так — выпьет и уйдет, не заплатив, а ну, проучи его.

— А какое тебе дело до того, выпил я или не выпил, заплатил за выпивку или не заплатил? Было тебе дело до этого?