Кабахи

В этом году старания его окупились, небо было к нему милостиво: град обошел его виноградник стороной, так что ни один побег не оказался поврежденным. Ну, а как только забродило сусло в его кувшинах и помутнел мачари, началось гостеванье: Ванка и Миха стали у него завсегдатаями. И частенько слышались допоздна из марани стариковское хихиканье и хриплое, протяжное мычание Ванки, которое поп и его собутыльники называли пением.

Сегодня впервые Шакрия пожалел мать — высокую, худую, полную доброты и достоинства женщину. Она была еще не стара, но перенесенное несчастье-гибель мужа — и безотрадная вдовья жизнь оставили свои следы — ранние морщины на лице и седину в волосах.

Сегодня Шакрия впервые поднял голос против дедушки Ило, позволил себе упрекнуть его.

Хатилецию удивило это неожиданное нападение; он сел в постели.

— Это еще что? Значит, теперь из страха перед тобой человек не может даже заболеть?

— Ты не болен, а пьянствуешь. А весь дом везет моя мать на своей шее. Вот и вчера вернулся, еле держась на ногах. А сегодня даже не можешь встать с постели.

— Это потому, что я болен. Мне же не пятнадцать лет! Состарился я, внучек! А если иногда и промочу горло, так это чтобы горе рассеять, когда стариковские немощи допекут.

— Ну какие там немощи, разве тебя хворь одолеет? В тебе жизнь так крепко держится, как хорошо прилаженный обруч на бочке. А все-таки в конце концов придет тебе конец от этого бесконечного питья. Неужто не знаешь — вино такая штука, оно даже квеври может разорвать.

Хатилеция распялил рот в долгом зевке, как усталая ищейка; зевнув, он добавил со вкусом: «Ох-ох-ох». Потом почесал голову всей пятерней. Долго скреб затылок. А когда начесался здесь досыта, переместил пятерню на волосатую грудь, под распахнутую рубаху. Покончив с этой приятной процедурой, он еще раз со вкусом зевнул и вдруг удивленно выпучил глаза.

— Что, что? Посмотрите-ка на этого щенка! С каких пор ты стал лезть ко мне с ревизиями? Нет, послушайте, как он с дедом разговаривает! Пошел вон отсюда, молокосос, не приставай спозаранок, словно финагент какой, не то я тебя!.. Свисти, свисти, сейчас всех соберешь, знаю, свистунов у тебя немало! Нет, вы подумайте — даже болеть не позволяет! Такое вот счастье умному человеку! Прошлой осенью проходил я мимо двора Годердзи, когда старик околачивал большущей жердью орехи с дерева. Жалко мне стало этот огромный старый орешник. «Бедняга, — подумал я, — зачем тебе было столько родить, не лучше бы оставался бесплодным — не лупили бы тебя тогда по башке дубиной!» А этот… смотри-ка, лезет, проходу не дает! Не свисти, говорю!

Надувной знал, как не любит его дед, когда свистят в доме, и нарочно свистел что было мочи. Почему-то ему хотелось в это утро рассердить дедушку Ило. И рассердить по-настоящему, обидеть.

— Для молодых жизнь — игра. А мою прошлую жизнь я и жизнью-то назвать не мог. Все свои дни провел в маете да в невзгодах. И потому до самой старости я жизнь ни во что не ставил, плевал на нее, не считал ее важнее пепла из чубука. Бывало, скажет Ванка: «Выпьем, помрем — на этот свет не вернемся!» — а я отвечаю: «Плюнь тому в лицо, кому в голову придет пожелать на этот свет вернуться! Побыл я на нем один раз — и что хорошего видел?»… Только это раньше было… А теперь я жизнь так люблю, как Иа Джавахашвили своего осла… Перестань свиристеть, ты, в собачьем корыте крещенный, не то смотри, встану, изломаю твою свистульку вдребезги!

Помянул дедушка Ило Иа Джавахашвили, и Надувной сразу вспомнил о своей стенгазете. Так он и не догадался до сих пор, откуда дядя Нико проведал, что карикатуры в ней рисовала Элико. С тех самых пор Иа держал свою дочку вечерами взаперти. А днем, на работе, дядя Нико приставил к ней соглядатаев… И вот уже месяц прошел, и все никак не могут наладить выпуск очередной стенгазеты. Материалы все готовы, но какая сатира без рисунков? Недавно Надувной попытался пробраться к художнице ночью, тайком, но собаки его почуяли. Иа всегда держал злых сторожевых псов. И зачем они ему — точно овчар, кормит-поит двух больших собак! Щенок уже подрос — значит, мог бы всадить пулю в суку, избавиться от нее. Накинулись на Шакрию, прижали его к штабелям хвороста около самого забора. Пришлось Надувному опрокинуться на спину, словно кошке, и пинками отбиваться от разъяренной суки со щенком. Хорошо еще, вовремя услышал хозяин, прибежал на помощь, а то долго ли еще выдержал бы Надувной. Сколько можно дрыгать ногами?..

Иа сперва спросил издали, кто там, потом подошел вплотную и изумился, увидев перед собой Надувного.

— Ага, попалась птичка в силок! Ну, говори, какого черта ты шляешься по деревне среди ночи?

— Ты сперва псов своих от меня отгони, а то я в неподходящем положении для допросов.

— Если не скажешь сейчас же, что ты тут делал, напущу обоих, и пусть разорвут тебя на мелкие клочки.