Кабала

— Нет, подождите. Вы молоды, у вас все впереди. Разве это прилично — зарабатывать деньги на старом больном человеке? В моем возрасте девять тысяч долларов — огромный капитал. Медицина нынче страшно дорогая. А вам и одной тысячи долларов будет вполне достаточно. Оставляйте себе не один, а ноль один процент! В вашем возрасте я был рад заработку и в сто долларов. А вы на мне хотите заработать целых десять тысяч. Позвольте, что, одной тысячи вам недостаточно? Итак, по этому вопросу мы достигли компромисса. Теперь хочу сказать вам по секрету важную вещь. Я уже привык к вам и могу позволить себе говорить с вами откровенно. Если вы снизите цену еще на десять процентов, то три процента — а это тридцать тысяч долларов — я вам вручу наличными. Это в три раза больше, чем ваша премия.

— Я не позволяю себе идти на сговор с клиентами. Прошу прощения, давайте не будем обсуждать эту тему. У меня интерес исключительно корпоративный. Я готов снизить цену сделки на мой гонорар, но никогда не пойду на тайную комиссию. Вашу щедрость и великодушие я ценю и считаю их предвестниками контракта. Перед нашей встречей у меня оставался самый скудный резерв — один процент от моих комиссионных. Я готов отдать его полностью. О нашем приватном разговоре никто не узнает: у нас не принято обсуждать деликатные предложения клиентуры. Если вы готовы подписать сделку, то договор перед вами.

Я вытащил из папки контракт, шариковой ручкой исправил цену, снизив ее на один процент, и обратился к греку:

— Отдать секретарю для перепечатки, а потом представить вам на подпись?

— Поли кала![1]

Илиадис дулся и потел. Странный тип. В конце концов он изумленно поднял брови и, мрачно взглянув на меня, фыркнул что-то свое. Потом добавил:

— Неси, неси свою бумагу…

Высоко подняв голову, Парфенчиков вернулся в свой кабинет. До конца рабочего дня он хотел обдумать дела на завтра, а кроме того, отправить несколько предложений в Румынию и Албанию. В этих странах он видел немалый покупательский потенциал. После работы Петр Петрович пошел на концерт симфонической музыки. В программе были обожаемые им композиторы: Чайковский, Шостакович, Бородин. Но по дороге домой он размечтался о карьере и чрезвычайно возбудил себя этими мыслями. Едва он вошел в свою квартирку, как сразу сел за стол. Надо было обдумать текст письма владельцам фирмы, в котором он хотел рассказать о своих служебных заслугах и планах по развитию предприятия. Но вдруг Петр Петрович остановил себя, решив вначале подготовить анонимное письмо с жалобой на начальника торгового отдела и директора коммерческого управления фирмы. Несколько дней назад он узнал некоторые их грехи и недочеты. Тут же блеснувшая интуиция реализовалась в желание ознакомить владельцев компании с пикантными подробностями в надежде навсегда скомпрометировать упомянутых персон. И Парфенчиков вдохновенно принялся строчить.

К величайшему собственному изумлению он никак не мог остановиться. Казалось, что Петр Петрович даже забыл об изначальной цели, вынудившей его обратиться к эпистолярному жанру. Уже шел девятый час утра, о работе он не вспомнил, и без малейших признаков усталости продолжал писать кляузное сочинение…

…Очнувшись, Парфенчиков увидел перед собой прежнего очкарика. Профессор пристально разглядывал его с довольно грустной физиономией, а когда их взгляды встретились, слегка поморщился и произнес:

— Ну, как вам опыт перевоплощения?

— Я ничего не помню, — ответил Петр Петрович. — А что было-то?

— Ну слава богу. А я успел понаблюдать за действием возбуждающего механизма моего фармакологического детища. Не скажу, что чудо свершилось, но оно, кажется, уже совсем близко. Теперь хочется активизировать вашу мутационную систему не энергией маковой головки, не пьяными фантазиями алкоголя, не медитациями в стиле йогов, а очередной инъекцией. Как договаривались, я добавлю в ваш генный купаж десять процентов еврейской крови! Согласны?

— Подождите, подождите. Дайте съесть три ложки моего замечательного порошка. На меня кумар надвигается…

— Вижу, вы пришли в себя. Начинаем? Сделаем еще один шаг к успеху научного эксперимента? Хочу потешить себя картинами желаемого.

— Готовьте шприц!

— Закройте глаза…