Кабала

Только теперь Сара позволила себе раскрыть глаза. И в тот же момент он отпрянул от нее, неожиданно и внезапно – как будто она застала его врасплох, как будто увидела нечто такое, чего не должна была видеть. Дальше, дальше, чтобы, даже вытянув губы, она не смогла его коснуться. Сара бросила быстрый взгляд на лицо Энтони, однако в следующее мгновение глаза ее медленно заскользили по его телу вниз. Вот откуда она тан хорошо его знала. Знала запросы этого тела, излюбленные движения, отметины. На спине крошечный шрамик, оставшийся после кори – почти незаметный, и все же она обнаружила его и даже в полной темноте могла бы нащупать пальцами. Она знала его плоть – наблюдала, как та меняет свой цвет, выпрямляясь и набухая кровью; языком Сара исследовала каждый ее миллиметр, пытаясь проникнуть им даже вглубь – ровно настолько, чтобы заставить Энтони вздрогнуть.

– О чем ты думаешь? – спросил ее вдруг Энтони.

– О НЕМ, о том, как я люблю его.

Энтони негромко рассмеялся, вновь провел им по ее губам.

Саре не хотелось смотреть на его лицо. Ей было достаточно любви к телу – она знала пределы возможного даже самых опасных его частей. И только глаза Энтони напоминали о том, что в любую минуту он может превратиться в совершенно постороннего человека.

Он вновь вошел в ее рот – глубоко. Инстинкт подсказывал Саре, что Энтони стремится напугать ее. Резким движением она повернула голову в сторону, чуть стиснув зубы. Энтони сделал судорожный вздох, но тут же его лицо вновь скрыла маска обычной непроницаемости, несмотря на боль, которую ему пришлось испытать. Очень медленно он начал ползать все ниже, и Сара едва сдержала желание сказать, как она хочет ощутить его там, внутри себя, – она готова была молить об этом – и все же ей не составило никакого труда понять, что получит желаемое она лишь в том случае, если будет молчать.

Энтони продолжал двигаться вниз до тех пор, пока не оказался стоящим в изножье кровати. Склонившись над ногами Сары, он принялся развязывать шарфы.

– Чем это ты занят? – спросила Сара, удивленная. Она уже привыкла ощущать себя заложницей, и сейчас ее пугала неожиданность освобождения.

Энтони не произнес в ответ ни слова. Шарфы упали на пол, однако ноги Сары остались в том же положении, их все еще связывало воспоминание о несвободе. Энтони пришлось самому сложить их вместе. Вслед за этим он снял путы с ее рук.

– Что ты делаешь? – снова спросила Сара.

– Отпускаю тебя на волю.

Она почувствовала раздражение при виде его улыбавшихся губ.

Плоть Энтони все еще была возбуждена. Сара могла коснуться ее руками, могла обвить ногами его бедра. Она могла делать все, став свободной, но она ничего не могла сделать. Энтони одним движением перевернул ее на живот, в его руках Сара почувствовала себя тряпичной куклой; сам он опустился на колени рядом.

– Ты причинила мне боль, Сара. Своими острыми зубами. Не очень-то это красиво. Я буду вынужден тебя наказать.

Обеими руками Энтони поднял Сару за талию так, что ноги ее подогнулись, и она оказалась стоящей в постели на коленях. Чуть раздвинув их в стороны, он с размаху шлепнул ладонью по ее ягодицам, откуда в мозг поступил сигнал боли – мгновенный и очень короткий. Боль тут же сменилась каким-то другим ощущением. Почувствовав, что ее бросает в пот, Сара качнулась назад, к нему, – беззвучно прося: еще, еще. Один за другим последовали два новых шлепка, быстрых, как вспышки.

И все-таки кроме боли тут было что-то иное – Сара знала, что находится в безопасности, подвергаясь наказанию за свой поступок. Ей виделась в этом некая детская непосредственность, некая несокрушимая логика. Именно таким ей представлялся мир, когда она была совсем маленькой девочкой: дурное поведение должно быть наказано. И лишь став взрослой женщиной, Сара осознала: справедливость избирательна и не всегда бесспорна. Но сейчас, стоя перед Энтони на коленях, она чувствовала себя в зоне безмятежного покоя, где в каждой вещи сокрыт определенный смысл и все в жизни кажется известным заранее.

С последним шлепком Энтони Сара сделала шумный выдох. Кожа горела, будто в нее вонзились тысячи крошечных иголок, однако ощущение покинутости, брошенности, охватившее ее после того, как рука Энтони остановилась, оказалось более болезненным. Сара повернула голову назад. Энтони приблизился вплотную, наклонился, касаясь ее своими бедрами.

И вдруг он очутился внутри нее. Но так мягко и нежно, что Саре почему-то захотелось плакать. Он входил упругими толчками – но без ярости; лоно ее податливо уступало, таяло. Как лед. Как царство Снежной королевы, думала Сара, опустив голову и роняя слезы. Царство, о котором говорил Марк. Оно внутри меня, через его-то стены и пробивается Энтони, ломая глыбы льда, оставляя на снегу свои следы. И чем дальше ему удается зайти, тем теплее становится. Что же будет, когда все оно растает? А вдруг подо льдом ничего нет? Вдруг там бесцветная пустота без всякого ростка жизни, как бывает ранней весной после долгой-долгой зимы?