Кабаны

Но тут послышались прерывистые хриплые звуки: «Греф! греф! греф!» — воинственный клич вепря. Щетина на спине Фомы стояла дыбом, в глазах мелькали зеленые огоньки. Челюсти его, вооруженные небольшими, но крепкими, острыми клыками, защелкали «чоп! чоп!», рот наполнился густой пеной, которая покрыла его щеки — все в нем указывало на жажду битвы и на дремавшие до сих пор, а теперь неожиданно проснувшиеся инстинкты дикого зверя. Надо думать, что не любовь к утенку, а глубоко вкоренившаяся наследственная ненависть к волкам заговорила в нем: волк осмелился сделать нашествие на его местожительство. Дух доблестного воинственного племени засверкал в его взоре. Племенные воспоминания о битвах предков забурлили в его крови. И Фома бросился на собаку.

Щенок схватил уже утенка за крыло, когда сзади, словно лавина, налетел на него разъяренный Фома, швырнул его вверх ногами и ранил до крови. Победоносное тявканье щенка сменилось протяжным воем. Он пустился наутек; хромая, отчаянно воя сквозь перья, наполнявшие его рот, обежал он кругом сарая и понесся прочь. Вой его и тявканье постепенно стихли где-то в лесу, и он никогда больше не показывался.

Лизета и отец видели всю эту сцену. Удивление перед отвагой Фомы сменилось безумным хохотом, когда щенок постыдно удирал, спасаясь от разъяренного доблестного героя.

Отец и дочь вышли в сад, куда к ним прибежал и Фома. Лизета встретила его сначала со страхом, но Фома не походил больше на воинственного демона, а превратился снова в забавного, беззаботного вепренка. И пока она думала, как он теперь поступит и что ей делать, он поставил на скамейку передние ноги с очевидным желанием, чтобы она покрыла политурой его копытца; при этом он сунул нос между копытцами, так что и пятачок его покрылся черной политурой.

Лизета утверждала, что с этого дня он перестал дразнить ягненка и утенка. И она говорила правду: утенок вырос и ушел к озеру, где присоединился к своим единоплеменникам, а с ягненком Фома расстался самым неожиданным образом.

V. Медведь с Когерской реки

Подобно тому, как среди слонов встречаются бродяги, среди бобров — тунеядцы, среди тигров — людоеды, так и среди медведей попадаются разбойники, вечно воюющие со всем миром; они жаждут истребления живых существ и становятся всюду известны своими злыми делами, вынуждая врагов собраться в конце концов с силами, чтобы отомстить этим злодеям. К числу таких разбойников принадлежал и медведь с Когерской реки. С давних пор было известно, что у него нет семьи и постоянного пристанища и что он слоняется по лесам Когерской реки; вероятно, соплеменники прогнали его в горы. Он поселился в долине Мейо, где медведи встречаются редко, и скитался по окрестностям, учиняя всякие безобразия, ломая изгороди, будки, навесы, портя посевы, которые не могли служить ему пищей, делая все это исключительно ради забавы. Большинство медведей употребляют растительную пищу, предпочитая всему ягоды и корни; некоторые из них временами разнообразят свою пищу мясом. Но когерский медведь был так извращен, что искал исключительно мяса. Он нападал на телят, но не решался нападать ни на коров, ни на быков. Он с наслаждением разорял птичьи гнезда, потому что это было нетрудно; он готов был полдня провозиться у дуплистого дерева, стараясь добраться до семьи белок. Всякое мясо ему было по вкусу, и он не раз съедал маленьких медвежат, случайно отставших от матери. Но любимой пищей медведя была свинина. Он готов был пройти очень далеко, чтобы добыть свинины, а когда ему удавалось поймать поросенка, он долго оставлял его живым, наслаждаясь его видом.

Он привык ловить маленьких, беззащитных животных, и поединок с матерью Фомы был для него большой неожиданностью. Раньше он всегда считал свиней такой величины легкой добычей. Тогда он выместил досаду на малютках. Несколько дней после поединка с веприцей он хромал и злобно ворчал, сторонясь вепрей и охотясь исключительно на кроликов и на таких тварей, которые не в силах были защищаться. Но не успели зажить его раны, как он забыл полученный им урок и захотел снова полакомиться свининкой.

Природа наделила удивительным чутьем когерского медведя. Ветер был для него беспроволочным телеграфом, и ему не требовалось никакого труда, чтобы прочесть телеграмму о местонахождении добычи и отправиться пожинать плоды.

Медведь находился недалеко от фермы Пренти, когда легкий ветерок, пробежав по лесу, принес ему соблазнительный запах свинины; он немедленно двинулся в направлении фермы, придерживаясь невидимого следа, принесенного ему ветром.

Медведь бесшумно шел по лесу — даже самые крупные из них ходят, как цапли, и когерский медведь скоро беззвучно подкрался к ферме Пренти и направился к окруженному изгородью месту, где маленький Фома, запах которого привлек медведя, спал, тесно прижавшись к густой шерсти ягненка.

Медведь обошел кругом изгородь и, не найдя нигде отверстия, решил перелезть через нее. Не выдержав тяжести медвежьей туши, изгородь покачнулась, сломалась и упала, а вместе с ней упал и медведь.