Кабаре

И про вторую выпавшую карту, тоже все хорошо помню. Про дружбу, стало быть. Не так, конечно, прочувствованно, совсем с другими акцентами. Но помню. А уж про мелкие неприятности, с дружбой этой связанные, вообще никогда не забуду. Забудешь тут, как же, когда виновница рядом сидит, от лампы щурится. Сколько уже этих неприятностей принесла, и сколько ещё принесёт – никому не известно. Взять бы её, через колено перекинуть, да отшлепать хорошенько, чтоб не повадно было лезть, куда не просят. Да всё равно не поймет. А если правду говорят про Ринины садо-мазо наклонности, так такое наказание уж точно отменяется. Понравится ей еще, отшивай потом…

НПВ

Не спеша, направляюсь в этот самый офис-штаб. Ругаю себя за романтические бредни, ступать стараюсь чётко и уверенно, от любого прошлого – и далекого московского и недавнего автобусного – этой своей независимой поступью отгораживаясь. И ругаю себя нещадно. За то, что, смешно признаться, по дороге, покоряясь накатившему вдруг предчувствию, всерьёз полезла исследовать сумку на предмет чужеродности. Не верилось мне, понимаете ли, что сумка моя окажется! Это как с ружьем, которое, если присутствует на сцене театра, то в конце пьесы обязательно должно выстрелить. Так и тут: всякая романтичная встреча людей с одинаковыми сумками должна окончиться тем, что хозяева вынуждены будут искать друг друга, дабы обменяться перепутанными сумками. Звучит попсово, но вполне лирически. Конечно же, сумка оказалась моей. Конечно же, я расстроилась из-за этого и злилась на себя за такие розовосопельные настроения.

Уже подхожу к нужному зданию. Рассеянно оглядываю окрестности. Дом, как дом, обычное себе учреждение. А вот подподъездники у него весьма забавные. Готова поспорить, что это будущие мои коллеги. Колоритная группка пёстро одетых людей восседает на чемоданах под зданием. Прямо беженцы из экзотических стран, судя по одеяниям. А по разговором – наши, родимые. Переговариваются громко, демонстративно язвят, снаряжают кого-то за пивом.. Все, выходит, пораньше пришли? Вот Бонифаций расстроится, что посплетничать с народом до общего сбора не успел.

Вдруг от толпы отделилась черноволосая короткостриженная девушка в спортивном костюме. Гигантскими прыжками она преодолевает разделяющее нас расстояние и с криком:

– Неужели это вы?! Откуда здесь?! – виснет у меня на шее.

Марина-массажистка собственной персоной! Нет, ну надо же! Как от Москвы не беги, настигнет и даже не подавится.

На моей прошлой работе Марина присутствовала ежедневно. Массажировала классно, но и болтала много. Причем, не столько со мной, сколько обо мне – начальству. А потом все сложилось так, что девчонка без проблем смога занять мое место. Нет-нет, никто никого не подсиживал, да и отказаться Марина, я думаю, не могла. Но все-таки… Не слишком у меня хорошие впечатления от общения с массажисткой остались, в общем.

А она, кажется, и не знает ничего. Обнимает меня сейчас, как к лучшую подругу.

Не без удовольствия отметив, что девица крупновата для своих двадцатипяти, я отдираю ее от себя и бесцеремонно разглядываю.

– Ну, ты, Мариночка, даешь. Кардинально сменила имидж? Если б не голос, я бы вообще тебя не узнала. И что, спрашивается, ты тут делаешь?

История Марины оказалась ничем не лучше маразма, происшедшего со мной. Только я уволилась сама, а ее – уволили. Вернее, сначала заставили выйти работать вместо меня, а потом уволили. За ненадобностью. Вкладывать деньги в раскручивание бездарных певиц нашим бывшим работодателем, наконец, показалось нерентабельным.

В общем, ровно на следующий день после того, как стало понятно, что работать я больше не желаю, мои дивные продюсеры уже были у Марины, настоятельно рекомендуя ей через неделю выйти на сцену вместо меня. Дескать, систему она знает, что-то петь сможет – баловалась ведь когда-то, репетируя… Отказы ее всерьез не рассматривались. Ребята не просили, а попросту приказывали.

– А у меня двое детей на руках! Представляете? – заново переживает все Марина, пересказывая мне случившееся. Мы давно уже сидим на сумках, напротив друг друга и производим впечатление мирно беседующих подружек. – А он мне: «ты же не желаешь зла своим детям, ты же не станешь делать глупости?И не расскажешь никому о нашем разговоре, да?» Я говорю: «Никогда страстью к трепологии не отличалась, и дети здесь ни при чем». А он: «Дети всегда причем. На деле они всегда расплачивались за грехи родителей…» Я в ужасе: «О чём вы?!» Он с омерзительной такой насмешечкой: «Не обращай внимания, так просто, скаканул мыслями в историю, вспомнил советские времена и несчастных детей врагов народа…Окуджаву того же. Знаешь, что ему всего семь лет было, когда без родителей остался? Твоему сыну семи еще нет?» Нет, ну представляете!!! Подкованный какой, блин!

Марина тараторит, испытывая явное облегчение от того, что вот, наконец, нашелся человек, которому можно все рассказать. Понимаю… Держать в себе столько чужого говна страшно тяжело и омерзительно.