Кабаре

Марина-массажистка в роли «Гостьи из будущего» открывала концерт. С учетом вранья в рекламе, зал вполне мог еще думать, что перед ними настоящая артистка, так что реакции зрителей тех моментов можно не рассматривать. Потом уже выходил конферансье, потом уже объявлял, что выступает кабаре двойников, потом уже народ начинал свое шоу. После первого отедления объявлялся небольшой антракт, в течение которого Григорий и Передвижной начальник толкали какие-то возвышенные речи о несении культуры людям, раз пять повторяли странные лозунги вроде «Будемо разом!» и «Пидтримуемо тих, кому потрибны!». Пока они говорили, аккуратного вида светящиеся девушки, похожие на монашенок (и как они только находили их, таких похожих друг на друга и на такую же группку, набранную в следующем городе), раздают зрителям плакаты и листовки с этими самыми лозунгами и текстами о том, как приятно, что получилось провести благотворительные концерты для маленьких городков. Что удивительно – никаких подписей под текстом не стоит. То есть, это не реклама организации, а действительно благотворительность? Как-то не верится, но разбираться было некогда. После речей и раздачи листовок, выступление артистов возобновлялось. «А сейчас артисты-двойники и их коллеги выйдут к вам со своими оригинальные номерами. Кабаре, кабаре, кабаре!» – объявлял нас Ерёмка, и я похихикивала над смешным звучанием украинского языка под недовольные взгляды националиста-Дмитрия. «Это номера для особо привередливых», – многообещающе подмигивал Ерёма. – «Сейчас даже скептики будут тронуты, обнаружив, что наше кабаре способно не только пародировать, но и петь свои песни. Живой звук, между прочим!» После этих слов включалась фонограмма общей песни, и все мы – ряженные, кто в огромные юбищи, кто в мини-бикини, кто во фрак, – толпой вываливали на сцену и, перебрасываясь микрофоном, «пели» приветственную песню. Потом шли сольные номера. Я выходила «петь» украинскую шуточную песенку, вертя тросточкой и попой, как заказывал Григорий. И людям нравилось! Все это наводило на грустные мысли о том, даже немого можно сделать суперзнаменитой поющей звездой, обеспечив ему должную раскрутку… Выходило, ненавистный Артур был прав.

Настроение ухудшилось настолько, что я даже не обратила внимания на то, как Дмитрий обеспокоился моим внезапным помрачнением.

– Марина, мы тут споры спорим, разговоры разговариваем, тебя развлечь пытаемся, а ты все дуешься… Может, тебе нужно принять холодный душ? – стреляет глазами он.

Но я не реагирую ни на какие намеки: я расстроена. Не столько сделанным выводом об исткусстве, сколько своим повышенным к нему вниманием. Я ведь обещала сама себе больше никогда не помышлять о сцене?

– Все в порядке, – вру я в ответ на призывы Дмитрия, – Я тоже с вами спорю, развлекаюсь и разговариваю…

* * *

От всей этой каши в голове отвлекает вдруг ворвавшийся в кабинет Мадам шум из зала. Музыка, крики, аплодисменты… Наш чернокожий провожатый со змейкой на животе вплывает в приоткрытую дверь с очередным подносом. На нем чайный набор. Уже не пиалы, а глубокие чашки, и заварка какого-то красного цвета. Обслужив наш столик, официант уходит. Едва за ним затворяется дверь, как в кабинете снова становится тихо.

– Не бойтесь, это просто чай. – цыганка первой делает пару маленьких глотков. – Волшебно! Обожаю этот сорт. Попробуйте.

Мы тоже делаем по глотку. Действительно вкусно, но ни мне, ни Ринке нет сейчас до этого дела.

– Давайте продолжим, – напряженно прошу я.

– Не спешите, дай сил набраться, сострадание имей, я – живой человек, все-таки… – трещоткой провозглашает Мадам.

Склоняю голову в извинениях. Жду. Спустя бесконечное количество времени, Мадам снова тянется к картам и одевает на глаза остекленевшее выражение.

– Что с близкими! – объявляет она, потом отвлекается от торжественного имиджа прорицательницы и тоном нормальной вокзальной цыганки поясняет. – Это только называется оно так. А вообще, показывает, что вокруг тебя творится. Карты тут от ритма жизни отстают. До сих пор считают, что человек себя обязательно близкими окружает. Наивничают! Так, сейчас глянем… – она медленно вытаскивает из колоды три карты, подносит их к столу и переворачивает лишь в последний момент. – Воспоминания, подозрения… и неверные гадания, плохие… – она смотрит в упор на Ринку. – Гадала всем, да? Не стыдно? Все, что сказано этими гаданиями – чушь. Что совпало – просто угадано. – Мадам вдруг хватается за голову, причитает. – Ох, нельзя гадать непосвященным! Ох, нельзя игральными картами…

НПВ

Четвертый день пути. Отработали концерты в Павлограде и Красноармейске. Движемся в Алчевск. После ужина развеселой четверкой – мы с Ринкой, Шумахер и Дима – заваливаемся к нам в купе. Делать абсолютно нечего. Залажу на верхнюю полку, достаю дневник. Давненько уже ничего не писала, а совсем прерывать записи не хочется.

– Не смей! – ругается Ринка. – Ты будешь свои каракули царапать, а мы что?