Каббала и бесы

Совершим небольшое отступление и отметим, что для прозы Якова Шехтера характерно использование четырех знаковых систем: русского языка, языка еврейской символики, языка гипертекстовых «ссылок» и авторской системы образов и представлений. Помимо сознательно вводимых гипертекстовых ассоциаций, в рассказах Шехтера иной раз зажигаются «маячки», подаренные автору русским языком и русской культурой. Вряд ли автор сознательно воздвигает мост между «Бесами в синагоге» и повестью не любимого им Гоголя – самого последовательного юдофоба русской литературы, однако где-то рядом с синагогой «Ноам алихот» маячит призрак церкви, одержимой чертями и панночкой-ведьмой.

Подобно Хоме Бруту, одинокие герои Шехтера укрываются в «меловом круге» личной веры и рукотворных обычаев. Таким обычаем-оберегом, со временем приобретающим экзистенциальный смысл, становятся для общины «Ноам алихот» поклоны, которые следует отвешивать газовой трубке. Поклоны невозможно упразднить: никакого религиозного значения у них нет, но нельзя удалить невидимую трубку – непредставимо и больно стереть память о раве Куке или Хазоне Ише. Недаром синагога зовется «Ноам алихот» – «приятные обычаи». Другой «меловой круг» – холодная печь, пришедшая из местечек Восточной Европы (именно в холодной печи находит заветный клад Ицик-пекарь – персонаж хасидской сказки). Огонь (духовное озарение) разжечь некому, но печь не убирают в надежде на лучшие времена.

Что же это за бесы, не оставляющие в покое молитвенное собрание? Эти фантастические существа слишком напоминают пеструю компанию адептов эсхатологических, мессианских и неокаббалистических течений и сект, рьяно ведущих свою пропаганду на просторах России, Израиля, Америки и других стран. Демоны-модернизаторы часто заслоняют от простого еврея более «спокойные», классические течения иудаизма с их «приятными обычаями» и освященными веками правилами изучения Торы. Для того чтобы подготовить читателя к появлению бесов, Шехтер заводит правление «Ноам алихот» в хасидскую синагогу, где воодушевленный многочисленными «чудесами» меламед демонстрирует гостям «мистический обряд» – опускает письмо в книгу своего покойного Ребе и получает странный ответ, который тут же истолковывает еще более странным образом, оставляя реб Вульфа, Нисима и Акиву в полном недоумении.

Явление чертей продолжается: Акива рассказывает своим спутникам семейную легенду, уносящую читателей то на Кубу, то в самую пучину Бермудского треугольника. Эта удивительная сказка ловко сконструирована из околонаучного фольклора наших дней и талмудических преданий, а также средневековых сказаний о затерянных где-то за горизонтом десяти коленах Израилевых. Пьяные черти в синагоге таинственного «острова десяти колен» – злая карикатура на реальных «чертей» из тех самых хасидских кругов, которые чуть было не учинили Вульфу, Акиве и Нисиму второе обрезание:

«Островитяне заглатывали пойло целыми стаканами, хищно и жадно, и быстро хмелели, а, захмелев, возвращались в главный зал и пускались отплясывать вокруг “бимы”. Вскоре синагога оказалась заполнена пьяными. С раскрасневшимися лицами они мерно ходили по кругу, невнятно горланя песни, размахивая руками, подпрыгивая, как бы изображая веселье и упоение. Картину народного ликования портили только лица: одеревенелые, с застывшими навыкате глазами».

Но если водятся в синагоге Шехтера черти, то должна быть и панночка-ведьма, как ей не быть! – и автор, подразнив читателя пародийной легендой о демонице Нешикуле, чьи смертоносные поцелуи убивают молодых ешиботников, отправляет вторую демоницу в дом благочестивого кубинского еврея, чудом удравшего с острова чертей. Тут просто напрашивается фрейдистское толкование сюжета – то ли потому, что герой носит безличное имя «Гевер» (мужчина), точно персонаж психоаналитического опуса, то ли потому, что имя демоницы – Махлат («болезнь», сиречь невроз). Да и сюжет о доме, где в подвале прячется демоница, а на верхних этажах правит «тихая европейская жена», Шехтер позаимствовал из народной сказки. Фольклор, как известно, – ценнейший материал для исследования «коллективного бессознательного». Гевера-мужчину раздирают противоречия: в его «подвале»-подсознании гнездится могучее ID, заставляющее все реже и реже посещать верхний этаж личности – супер-эго, где когда-то властвовали традиция, долг и моральные ценности.