Каббала и бесы

Свадьбу отпраздновали весело, специально приглашенный из Иерусалима оркестр старался вовсю. Впрочем, назвать его оркестром можно было с большой натяжкой, поскольку состоял он из барабанщика и двух певцов. По обычаю, в Иерусалиме после разрушения второго Храма не играют на музыкальных инструментах. В Реховоте этот обычай не соблюдали, но родители невесты происходили из старой иерусалимской семьи, полтора столетия жившей в ультраортодоксальном районе Меа-Шеарим, и на свадьбах девушек этой семьи играли только такие оркестры.

Солисты выделывали голосами немыслимые фортели, барабанщик задиристо и звонко колотил по трубочкам, дощечкам, тарелкам и целой эстакаде барабанов, барабанищ и барабанчиков, и об ущербном составе оркестра забыли спустя несколько минут.

Еды на столах было не много, а несколько бутылок вина, поставленные для порядка на круглый прилавок посреди зала, так и остались нераскупоренными. Томящиеся целыми днями за книгами ешиботники – соученики Эльханана – оттягивались по полной, без еды и вина. Молодая, нерастраченная сила весело толкала кровь, била в голову, завивая ноги замысловатыми кренделями.

Танцевали на своих половинах – женщины отдельно, мужчины отдельно. Сквозь щели высоченной решетчатой перегородки, делившей зал на две части, нет-нет да посверкивал любопытствующий женский глаз.

Наедине молодожены оказались около двух часов ночи. О чем-то переговаривались – так, лишь бы заполнить пустой, осторожный воздух. Предстоящее висело над головами, точно угроза: отменить его было уже невозможно. Наконец Эльханан вспомнил, что речь идет о заповеди, и, оборвав фразу на полуслове, порывисто шагнул к Эстер. Обнимая ее, он смял коротко хрустнувшие кружева свадебного платья и вздрогнул от испуга. Эстер неумело обхватила руками его поясницу и прижалась щекой к лацкану сюртука. По ее телу тоже прокатывались волны дрожи – еще бы, ведь это было первое объятие в ее жизни.

– Слушай, – предложил Эльханан, отстраняясь, – а давай ничего не будем делать. Отложим на завтра – и всё. Никто же не узнает!

Эстер фыркнула и захохотала. Эльханан протянул руку и осторожно провел пальцем по пушку над прыгающей верхней губой.

Дальнейшее оказалось не таким интересным и, особенно вначале, не очень-то приятным занятием. Если бы не помощь Эстер, наверное, ничего бы и не получилось, но вдвоем, вспоминая каждый про себя советы и наставления, они кое-как справились с заповедью. Моясь под душем, Эльханан дал себе слово не утруждать жену исполнением супружеских обязанностей. Только для продолжения рода. Не больше.

Через две недели выяснилось, что Эстер беременна, а еще через две наступил месяц нисан[102] и началась большая пасхальная уборка. Ешивы закрылись на каникулы, и ешиботники, вооружившись щетками, швабрами и прочим инвентарем, бросились на розыски хамеца.[103]

Свою двухкомнатную квартирку, которую родители сняли для них на первые несколько лет совместной жизни, Эстер и Эльханан выдраили до блеска. Тоненькой отверткой Эльханан прочистил щели между мраморными плитами пола, леской проверил зазоры в стульях, покрыл блестящей фольгой кухонный стол и газовую плиту.

Последним, завершающим ударом должно было стать кипячение посуды. На свадьбу им подарили множество кастрюль, сковородок и столовых приборов. Те что попроще Эстер использовала на каждый день, а дорогие отложила для Песаха. Теперь, по правилам, предстояло окунуть их в кипящую воду, а потом отнести в микву.

Эльханан взял взаймы у соседей специальный бак, огромное никелированное чудище, водрузил его на плиту и долго заполнял водой. В бак умещалось литров тридцать, если не больше, но зато в него влезала самая большая кастрюля.

Закипало чудище очень долго, казалось, что огонь не в силах разогреть такую огромную массу воды. Но наконец из отверстия в крышке повалил с пришепетыванием пар, и Эльханан поспешил в комнату – принести картонные коробки с посудой. Эстер осталась на кухне, через несколько секунд оттуда донесся удар, за ним – отчаянный крик боли и еще один удар.

Вбежав на кухню, Эльханан обнаружил Эстер без чувств, распростертую в луже исходящего паром кипятка. Бак валялся рядом, судя по всему, его падение сшибло Эстер с ног.

Она лежала на полу в темнеющем от воды платье, и по ее лицу стремительно расползались багровые пятна ожога.

Пасхальный седер он провел в больнице, рядом с постелью жены. Эльханан негромко читал Агаду, прерываемую стонами Эстер, и пил четыре обязательных бокала вина, не чувствуя ни вкуса, ни удовольствия.

Эстер выписали через четыре недели. Ее верхняя губа превратилась в бесформенный рубец, кожа щек стянулась, а груди представляли собой розовое, покрытое полосами шрамов мясо, прикосновение к которому вызывало у Эльханана легкую дрожь отвращения. Слово, данное самому себе в первую брачную ночь, реализовалось чудовищным, невообразимым образом.

Слова, слова, слова… С какой осторожностью нужно относиться к этим, казалось бы, мгновенно исчезающим в мировом пространстве звукам.