Если бы он прочитал воспоминания Голды Меир, которая была первым послом Израиля в Москве, он бы узнал, что Полина Молотова обняла Голду и со слезами на глазах воскликнула: «Их бин айн йидише тохтер!» («Я – еврейская дочь!»). Такие еврейские националистические чувства были действительно опасными для советского государства и делали мадам Молотову совершенно неподходящей для её поста кандидата в члены Политбюро. Как я уже говорил раньше, Вудс слишком терпим к еврейскому национализму и слишком нетерпим к национализму «отсталой» России. В сталинской России с евреями обращались как с равными, а не как с высшими существами, на манер США. Если бы в Англии и США на еврейский национализм реагировали так же, как в Москве во времена Сталина, то жители Багдада и Тегерана, Басры и Рамаллы сейчас могли бы спокойно спать в своих домах.
Красная Пасха
Челноком снуёт по станку календаря дата православной Пасхи и соединяет собой в единое полотно различные, казалось, не связанные между собой памятные дни. Недавно православная Пасха пришлась на Первое Мая, главный коммунистический праздник, и это не случайно – в основе красной веры лежат те же принципы соборности, сострадания, презрения к материальной корысти, что и в вере православной. Это глубинные свойства православной русской цивилизации. На каждом диалектическом витке русские отвергают Мамону. Не случайно коммунизм победил на духовном Востоке, а не на материалистическом Западе: Восток не мог смириться с присущим современному Западу культом Князя мира сего. Воистину, тог, кто не любит Восток – не любит дух.
Только в России может быть такое – тысячи людей наутро после всенощной службы выходят на первомайскую демонстрацию. Если бы это было возможно в советские времена, не было бы трагедии 1991 года. Ведь приход русских к коммунизму и уход от него был связан с духовными поисками. Когда в феврале 1917 года власть захватили идеологические предки Чубайса, русский народ отверг прозападный компрадорский Февральский режим и вернулся к своей глубокой идентичности, символом которой стал перенос столицы в Москву.
Но русская красная идентичность не осталась местной особенностью – она стала мощной парадигмой, зажёгшей умы и сердца миллионов, показавшей миру новый путь развития. В Красном царстве различие между имущими и неимущими не было упразднено, но сузилось до терпимого. Советский человек мог не думать о том, как заплатить за жилье, свет и тепло.
Недостатки советского строя были производными его же достоинств: страна не могла дать каждому человеку новейший мобильный телефон, но она могла дать и дала практически бесплатные телефоны, не могла дать виллы, но дала квартирки, не могла создавать десятки моделей автомобилей, но дала хороший общественный транспорт.
Советские элиты справлялись с экономикой, но они позабыли о цели – о духовном совершенствовании человека. Ведь русским людям коммунизм был нужен не для того, чтобы все жили материально как можно лучше, каждый год меняя иномарки и гоняя по ривьерам, но для того, чтобы люди смогли позабыть о материальных заботах и заняться совершенствованием духа. Когда правители Кремля решили «догнать и перегнать Америку» в области потребления, они признались, что зашли в телеологический тупик. Советские элиты последних двадцати лет безудержно правели, им нравились Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган, которые нашли жестокое решение проблемы цели: они разрушили механизмы социальной защиты. Человек, которого могут завтра выкинуть с работы и из дому, не задумывается о смысле жизни: он думает, как заплатить за воду.
Горбачев лишь выполнил волю элит. Не нашлось в Советском Союзе своего Мао, который провёл бы «культурную революцию» и послал бы мальчиков-мажоров на перевоспитание во Внутреннюю Монголию. Но и «китайское решение» тоже не окончательно, ведь и оно лишь отодвигает решение подлинных духовных задач, стоящих перед человечеством.
Казалось бы, красные и православные проиграли. Освободившись от социалистических тормозов, старые элиты плавно перебрались в новый режим, присоединяя к себе энергичных хапуг, которых раньше удерживал уголовный кодекс. Так Мамона отыгрался за своё поражение в октябре 1917 года.
Но ещё не вечер. Я провёл месяц в Москве, и увидел, что духовные силы русского народа созрели для нового витка. У детей комиссаров и поповских внуков вызревают новые идеи, способные удивить мир. Храмы переполнены, чего не встретишь нигде в христианском мире, создаются новые книги, ставятся новые спектакли, кинематограф вышел из долгой летаргии. Россия вышла из шока 1991 года, она похорошела, встала на ноги.