Каббалист с Восточного Бродвея

Из сборника «СМЕРТЬ МАФУСАИЛА»

ЛОВУШКА

— Я сама пробовала писать, — призналась моя гостья, — но, во-первых, я не писательница, а во-вторых, даже если бы я была писательницей, у меня все равно бы ничего не вышло просто потому, что я все время ставлю кляксы. Печатать я так и не научилась. С техникой у меня вообще отношения не сложились: я не умею водить машину; не могу поменять пробки; даже найти нужный канал в телевизоре для меня проблема.

У моей собеседницы были седые волосы и молодое лицо без единой морщины. Ее костыли я поставил в угол, а ее саму усадил в кресло, недавно приобретенное мной в антикварном магазине.

— И отец, и мать у меня из обеспеченных семей, — продолжила женщина. — А дед по материнской линии вообще был миллионером в Германии. Он все потерял во время инфляции после Первой мировой. Он умер в Берлине за много лет до прихода Гитлера к власти. Можно сказать, ему повезло. Мой отец родился в Эльзасе. Почему-то он всегда предупреждал меня, чтобы я ни в коем случае не связывалась с евреями — выходцами из России. Он говорил, что они непорядочные и все как один коммунисты. Доживи он до моего замужества, он бы сильно удивился. Более ярого противника коммунизма, чем мой Борис, я не встречала. Он Рузвельта и того обвинял в большевизме, уверял, что тот обещал Сталину пол-Европы и даже США. Отец Бориса был русским, убежденным христианином и славянофилом. Мать — венгерской еврейкой. Я ее никогда не видела. По словам Бориса, она была классической красавицей и чудачкой. В последние годы жизни супруги не разговаривали. Когда им нужно было что-то друг другу сообщить, они писали записки и передавали их через горничную. Но не буду утомлять вас ненужными подробностями. Перейду прямо к делу.

Я познакомилась с Борисом в тридцать восьмом году в гостинице в Лейк-Плесиде. К тому времени моего отца уже не было в живых. Он умер в Дахау, куда его загнали нацисты. Мать с горя лишилась рассудка, и ее поместили в клинику для душевнобольных. В гостинице Борис был постояльцем, я — горничной. Я приехала из Германии без гроша в кармане, и место горничной было единственной работой, которую мне удалось получить. Можно сказать, что нас с Борисом свел роман Томаса Манна «Будденброки». Я убиралась в его номере и увидела на столе эту книгу, которую просто обожала. Вместо того чтобы перестилать кровать, я принялась перелистывать страницы. Тут распахнулась дверь, и вошел Борис. Он был на двенадцать лет меня старше. Мне было двадцать четыре, ему — тридцать шесть. Не стану хвастаться своей красотой, тем более что сейчас от нее уже ничего не осталось. Я перенесла пять операций. Через несколько часов после одной из них у меня была остановка сердца, и ночная сиделка без лишних церемоний накрыла мое лицо простыней. Хотите верьте, хотите нет, но это были самые счастливые минуты в моей жизни. Если смерть на самом деле — такое блаженство, мы зря ее боимся.

— Как вас вернули к жизни? — спросил я.

— Сиделка решила на всякий случай поставить в известность доктора. Прибежали несколько врачей и вернули меня в этот несчастный мир. Впрочем, главные несчастья произошли уже после. Я все время путаю, что когда случилось. Простите, вы не могли бы принести мне стакан воды?

— Конечно.

Я принес женщине воды и сказал:

— Извините, я забыл спросить, как вас зовут. Если это не секрет?

— Какие здесь могут быть секреты? Меня зовут Регина Козлова. Козлова — это по мужу. Моя девичья фамилия — Вертейм. Но постараюсь быть краткой.

Итак, мы стояли посреди гостиничного номера и наперебой расхваливали Томаса Манна. Борис был высоким, стройным, красивым. Может быть, даже немного слишком красивым. Я сказала ему, что он мог бы сниматься в кино. Но в его глазах было что-то такое, что насторожило меня уже тогда. Во-первых, они были не одного цвета, а сразу нескольких: голубого, зёленого и фиолетового. Во-вторых, в них читались упрямство, суровость и фанатизм. Как бы то ни было, мы влюбились друг в друга с первого взгляда. И через две недели поженилсь. Прямо там, в Лейк-Плесиде.