Каббалист

— А что… — он хотел спросил о Родикове, о том, что произошло в те минуты, когда он рассматривал свой слайд-фильм.

— Этот ваш следователь, — тихо сказала Лена, — спит у себя в кабинете. И ничего не помнит…

— Лена, — сказал Р.М., — я не должен был этого делать? Тогда, двадцать лет назад…

Ему не нужно было спрашивать у Лены, малодушие — вот, как это называется. Спросил, не подумав.

— Не знаю, — сказала Лена, помедлив. — Иногда бывает тяжело… потом. А иногда это — счастье. И больше ничего не нужно. И… Никогда не понять, как это будет в следующий раз.

— Я думал, что это всегда одинаково, — удивился Р.М., — и Надины рисунки — катализатор.

— Рисунки, да… Только Надя сумела… Теперь всем легче… то есть, будет легче… мы так думаем…

— Мы?

— Ну, наша семерка.

— А таких, как вы…

— Не знаю. То есть, если по группам — ни одной. А если поодиночке — много. А сколько… Не знаю. Иногда чувствуешь как отдаленное…

— Так мы будем долго ходить вокруг да около, — вздохнул Р.М. — Может, я буду спрашивать, а ты — отвечать?

— Хорошо, — согласилась Лена.

— Я спрошу первым, ладно? — неожиданно сказал Гарнаев.

Методист, — подумал Р.М. Пока мы нащупываем подходы друг к другу, он что-то ковырял в уме, застрял на очередном противоречии и хочет избавиться от него прямым вопросом. Только бы не сморозил глупость, после которой Лена замкнется. Нет, не должен, он совсем не по той линии идет, пусть спрашивает, хоть какая-то разрядка.

— Лена, — Гарнаев подался вперед, едва не перегнулся через стол, — будет ли коммунизм?

Господи, придумал же… Ненужный вопрос, бессмысленный и вредный.

Реакция Лены поразила Романа Михайловича. Девушка нисколько не удивилась, будто ждала именно такого вопроса, но и отвечать не торопилась, то ли собиралась с мыслями, то искала нужные слова, хотя сказать нужно было только «да» или «нет».

— Нет, — сказала она.

— Почему? — растерялся Гарнаев.

Лена не ответила, чай ее остывал, и она начала пить, отхлебывая из чашки большими глотками.

— Лена, — сказал Р.М., — давай пройдем в кабинет. Ненадолго…

Он отгородил себя от всех. Лена тихо встала и пошла к двери, Тамара проводила дочь взглядом, сказала:

— Рома, нельзя ли потом?

— Мы быстро. Отдохните пока, хорошо?

В кабинете на Романа Михайловича неожиданно обрушилась усталость, он повалился на диванчик, привычная обстановка расслабляла.

— Откуда ты знаешь, что коммунизма не будет? — спросил он.

Лена присела рядом, сложив ладони на коленях, как девушка с картины Рембрандта.

— Через несколько лет… три или четыре… все развалится. Советский Союз. И… там плохо. Люди какие-то… злые. Помню город. Похож на Москву. И какие-то улицы перегороженные. Как в кино, когда про революцию. Но это двадцать первый век. Я не знаю, почему думаю, что двадцать первый…

— Это все?

— Другие девочки тоже видели… не это, конечно.

— А почему ты решила, что это будущее?

— Ну… Я не решила. Это чувствуешь. Когда в будущем, когда в прошлом, когда в наше время. Совсем разные ощущения. Когда в будущем — зеленое такое, а когда прошлое — скорее бордовое…

— Зеленое ощущение? — с сомнением сказал Р.М. — Это как же — зеленое?

— Ну… Я не могу объяснить. Мне кажется — зеленое. Бывают разные оттенки, может, оттого, какое будущее — близкое, далекое…

— Ты кому-нибудь рассказывала об этом?

— Девочкам. И мне кажется… Вчера, когда меня привезли в больницу, ужасно болела голова, кажется, я кричала. Мне сделали укол, что-то спрашивали, и на меня вдруг напал говорунчик. Кажется, я все им выложила. Ну все-все. Потом уснула, спать хотелось смертельно, но мне казалось, я и во сне что-то рассказываю. Так что у них там, наверно, все записано…

— Состояние бреда, — пробормотал Р.М. — Вот, что у них, скорее всего, записано. А сейчас ты их чувствуешь — девочек?

— Да… Наргиз. А она — Рену. А Рена — Олю. По цепочке.

— И утром там было… ну, когда они тебя выручали?

— Конечно. Ой, знаете, Роман Михайлович, я проснулась, а он смотрит.

— Кто?

— Врач. В палате темно, а он смотрит. Потом берет за руку и говорит: «Пойдемте, Елена, вас ждут». Кавалер. А я уже знаю, кто ждет. Говорю «пошли», а встать не могу, ноги подкашиваются. Он мне руку подает, идем по коридору, а у всех, кто навстречу попадается, лица тупые-тупые. Внизу меня девочки подхватили, ну умора, все в нарядах, как в театр явились, я одна, как дурочка, в сером халате. Мама бросилась как сумасшедшая. Мы ведь еще домой заезжали — переодеться. Нас следователь вез. Это я все помню. А потом… будто упало что-то с грохотом. И покатилось. А дальше не помню. Иногда проблески какие-то, цепочка не совсем разорвалась, и я видела… Наргиз вбегает домой, а навстречу пахан ее с хулиганским видом, и сделать уже ничего невозможно, все кончилось. И Олю видела, с ней проще, ее дома обожают, господи, как кинулись целовать, и не в первый раз ведь, она всегда из дома убегает, когда накатывает…

— А что врачи, следователь? — осторожно спросил Р.М.