Кабинет-министр Артемий Волынский

Какой, впрочем, политики можно было ждать от девятнадцатилетней девчонки, всю свою короткую жизнь бывшей под крылом суровой и придирчивой матери и смотревшей в рот царя, батюшки-дядюшки? Робкая и неприветливая, скромная по своим запросам и уходящая в себя при первых же бранных словах, не отвечающая на попрёки и пощёчины, Анна всегда завидовала Катерине, старшей сестре. Её, среднюю, нелюбимую, выдала мать замуж прежде старшей, нарушив все дедовские обычаи. Анна ни слова не сказала матери, хоть и затаила обиду. Как скажет мать, как прикажет батюшка-дядюшка, так тому и быть. Где ей, бессловесной, вымолвить своё решение, как не покориться чужой воле. Многого ждала она от своего замужества, мечтала о детях, думала, как будет нежить, холить и лелеять супруга богоданного, ан все её мечты разлетелись в прах. Но на всё воля Божья, и она уныло крестилась и отбивала поклоны перед иконами.

Но вот уж чего не ожидала Анна — что отправят её, вдовицу в девятнадцать лет, на чужбину, заставят горевать в незнакомой стороне, и слёзы всё капали и капали на высокую и упругую грудь, заливали глухое платье, едва ли не траурное.

Старый мрачный замок Кет леров, где определили её на житьё, строен был чуть ли не пять веков назад. Толстые стены предназначены были для осад и войн, башни — для дозора, узкие стенные переходы — для воинов, обороняющих крепость-замок. Он вовсе не был уготован для комфортного и весёлого житья, и Анна словно погрузилась в пучину мрачности и тесноты старого замка.

Единственная большая зала во дворце с крепкими сводчатыми потолками была низка и закопчена многими веками, а тяжёлые бархатные занавеси укрывали от бледного северного солнца простую дубовую мебель — высокие, едва не в потолок резные чёрные шкафы, поставцы с нехитрой оловянной посудой, высокие прямые стулья с неудобными спинками и массивные столы с бархатными вытертыми скатертями. Не теплее было и в самой опочивальне Анны — резная широкая кровать скрывалась под резным же балдахином, наглухо задрапированным тяжёлыми складками вытершейся бархатной ткани.

Анна привезла с собою кое-какую мебель из светлого дерева работы измайловских мастеровых, кое-какие материи, сменила старые портьеры на более светлые, но ничего другого менять в замке не стала. Громадные поленья всегда тлели в большом широченном камине, и любимым её занятием стало сидеть у камина, глядеть на синие сполохи огня и думать свою мрачную думу...

Впрочем, ещё хорошо, что Пётр Михайлович Бестужев добился для неё этой резиденции. Поначалу, едва возки её остановились у рогаток Митавы, высокомерные и презрительно-холодные бюргеры отвели ей для житья заброшенный мещанский дом. Там дуло из всех щелей, печи почти не давали тепла, а комнатки были крошечные и узкие. Она едва не взвыла от унижения и тесноты, но приехал Пётр Михайлович, надавил на корыстного дядю умершего герцога, и Анну переселили в этот старый замок — тесный, приземистый и неудобный для жилья и приёмов. Пётр Михайлович расстарался, и потихоньку Анне стали выплачивать и те сорок тысяч рублей, что полагались ей для содержания двора.

Но страна была разорена, и если бы не настойчивость и угрозы резидента русского двора, не видала бы Анна и этих денег. Пётр мог бы просто ввести свои войска в Митаву, обеспечив Анне безбедное существование, но он не хотел новой войны, а на Курляндию зарились все соседние государства. Польша и Пруссия давно глядели на неё как на лакомый кусок, мечтали оградить её от русского влияния и заполучить эту землю в свои владения. Пётр увяз в Северной войне, он хлопотал о заключении мира со Швецией, и отрывать армию ещё и для Курляндии было слишком дорого и небезопасно. Поэтому он старался усилить влияние в Курляндии политично: выдав Анну замуж, он полагал, что эта страна станет вассальной, но герцог умер, и все планы русского царя рухнули.

Анне было не до тонкой политики Петра — она плакалась, что денег едва хватает на содержание крохотного двора, и писала бесконечные слёзные письма Екатерине: «Вам, матушка моя, известно, что у меня ничего нет, кроме что с воли вашей выписаны штофы, а ежели к тому случай позовёт, и я не имею нарочитых алмазов, ни кружев, ни полотен, ни платья нарочитого, а деревенскими доходами насилу могу дом и стол свой содержать в год».

Строгая мать царица Прасковья и тут держала свою дочь под присмотром, входила во всякое её дело и писала царскому секретарю Алексею Макарову: «Ей, царевне, будучи в том княжестве, по примеру прежних княжон вести себя и чиновно дворство содержать или просто? А чем ей там жить и по обыкновению княжескому порядочно себя содержать, о том именно не означено».

Конечно, пить-есть было что — Прасковья посылала Анне целые возы и мяса, и рыбы, и изюма, и сахара, по зимним дорогам тащились эти обозы в Курляндию. Но двор — это не просто стол и какая-никакая одежонка для свиты. Приёмы и балы, гостеприимство для знатных иностранцев — всё это требовало немалых денег.