Кабинет-министр Артемий Волынский

«Прогневался на меня Бог, а дьявол затмил мне ум», — думал он.

Призвали его человека, Кубанца, и подлый раб не вспомнил, что спас ему жизнь Волынский, ходил за ним сам, чтобы выжил. Кубанец говорил не только то, что было, но и много того, чего не было. Назвал всех конфидентов, слушавших чтение Волынского, а особо прибавлял, что имел мечту Артемий Петрович сделаться государем, а для того держал на персидском ковре саблю с места Куликовской битвы, да нарисовал древо родословное.

Показания Кубанца решили дело. Теперь уже не стали спрашивать Волынского по пустячным делам, а повезли в застенок пытать и допрашивать с пристрастием, имел ли мысли самому сделаться государем, свергнуть императрицу Анну.

Безмерно удивился такому повороту Артемий Петрович, в недоумении удивлялся, откуда такие вопросы происходят. Подняли его на дыбу, да неловко — сломали правую руку. Но даже на дыбе и на других пыточных станках не признал Волынский, что имел такие мысли.

Показал Кубанец, что ходила к нему некая девица, близкая ко двору Анны Леопольдовны, Варвара Дмитриева, и расспрашивал её о дворе Волынский. Словом, всякое лыко в строку — предал своего господина Кубанец, наговорил столько, что на двадцать казней хватило бы...

Пошли от комиссии и круги по воде — велено было хватать всех, с кем только имел разговоры Артемий Петрович. Всех брали, сопоставляли каждое слово, подвергали пыткам и жестоким допросам.

Бирон мог быть доволен: соперник его был сломлен и физически, и нравственно...

Обвинили его не только во взятках, казнокрадстве, хоть и не было явных улик, а лишь со слов Кубанца, но также за то, что держал у себя книги Макиавелли и Юста Липсия и что давал переводить с них одному монаху.

Снова подняли на дыбу, дали восемь ударов, но Волынский так и не признался в том, что хотел сделаться государем.

Комиссия докладывала императрице каждый день, о чём она спрашивала и как отвечал Волынский. Анна, выслушав доклады, рассуждала:

   — Волынский в злодейственных своих сочинениях, рассуждениях и злоумышленных делах явно виновен, и, сверх того, с явною злобой высочайшую величества особу и правительство злыми и вредительными своими словами дерзнул оскорблять, и многим о том злодейски разглашал, и хотя в прочих дальних своих злодейских замыслах к народному возмущению и государственному повреждению закрывает себя, но по самым его ответам и по обстоятельствам дела в том не только признался, но и конфиденты его о том показывают...

И снова один и тот же вопрос:

   — Когда именно хотел ты привести в действие злодейский умысел сделаться государем? Какие способы хотел к тому употребить?

И снова дыба, битьё — тело стало отвратительно безвольным и больным, окровавленным и тяжёлым. Но ум ещё служил ему — он отвергал напрасный оговор, несмотря на дыбу, на ножные и ручные кандалы, на несносные боли во вспухшей спине. Он не хотел стать государем, не было у него таких мыслей, а саблю хранил, и рисунок древа родословного сделал из хвастовства, из желания быть достойным предков.

В экстракте[41] комиссии были перечислены все вины Волынского, хотя бы и недоказанные. Исчислено было всё, что только могло послужить к его обвинению. О намерении же присвоить верховную власть через возмущение народное сказано было, что Волынский остался при том, что такого злого умысла не имел.

Он уже давно был в крепости, камера его была обычная для всех арестантов, и долгими ночами думал он о своей бедной головушке, но больше всего беспокойства было у него о детях. Знал, что и их не оставят в покое, если уж больную в лихорадке Аннушку привезли на допрос и спрашивали, какие письма жёг Волынский. Она отговорилась полным незнанием, и её не пытали.

Суд был скорый и жестокий. Назначенная Анной следственная комиссия всё свела к тому, что «Волынский по самозванническому своему к высочайшей её императорского величества фамилии причитанию высочайшую власть взять на себя и чрез возмущение сделать себя государем хотел».

И хоть решительно после всех пыток заявлял Артемий Петрович, что «такого своего злого намерения и умысла никогда он не имел и не имеет, и никому о таком злом намерении никогда ни под каким видом не сказывал и не сообщал», признали его виновным. Приговор был жесток: вырезать Волынскому язык, отсечь правую руку и живым посадить на кол — принять смерть мучительную, долгую и грязную.

Анна приговор смягчила: вырезать язык, отсечь правую руку и отрубить голову...

27 июня 1740 года свершилась казнь. День этот был праздником — в девятом году Пётр I победил шведов в Полтавской битве. Анна стреляла в этот день зайцев.

В Петропавловской крепости всё пошло своим чередом: Волынскому вырезали язык утром, завязали лицо тряпкой, чтобы не кровавился рот, и повезли на Ситный рынок, на площадь, где уже собралась толпа, жадная до таких зрелищ.

Взвели на эшафот, прочитали в присутствии Ушакова и Неплюева приговор суда, а потом разложили тело на плахе, отсекли сперва правую руку, а вслед за тем скатилась и голова Волынского.