Кабинет на четвертом этаже (СИ)

Закрываю глаза и всеми силами пытаюсь уснуть. Она замолкает и начинает возиться в кровати. Через некоторое время слышу какое-то ерзание уже где-то внизу.

Бабка сползла с кровати и ползает по полу.

-- Ну что ты делаешь? -- Мне приходится встать. -- Зачем ты слезла?

-- Буду лежать тут... на холодном полу... заболею и умру...

-- да успокойся ж ты! Ну давай, вставай!

-- Не хочу!

Она кажется исхудавшей, кожа висит складками, но какая она тяжелая, господи, какая тяжелая, отец говорит: "Перед смертью человек начинает превращаться в землю, вот и тяжелеет..." Наверно, и я такой буду. Она упирается, не хочет вставать...

-- Па-а-ап, -- ору, -- па-а-ап!

-- Ну чё?! -- доносится сердитое из другой комнаты.

-- Помоги бабку поднять! Не могу сама!

-- Сама слезла -- сама пусть и встает!

-- Ну па-ап...

-- Она через пять минут опять слезет!

-- Ну па-ап!

-- Отстань!

Стаскиваю с бабкиной кровати подушку и одеяло:

-- На! Укутайся и так лежи!

Забираюсь в свою кровать и накрываюсь с головой. Надо надышать тепла.

Снизу -- возня, а потом жалобное:

-- Подними-ите меня! Мне холодно!

Вскакиваю:

-- Отец! Иди сюда, мать твою! Ты меня слышишь или нет?!!

Из соседней комнаты доносится крип кровати, удар ступней о пол, распахивается дверь, отец влетает в комнату, проносится мимо меня, хватает ползающую по полу бабку -- и одним сильным движением швыряет ее на кровать. С размахом. Так, что я слышу, как ударяется ее голова о стену. Тук. Просто -- тук.

Он ее убил. Убил. Убил. Я ору, ору и ору -- и замолкаю, только когда бабка недовольно потирает ушибленный затылок и отползает, комкая простыни, к краю кровати, чтобы перегнуться и достать снизу подушку и одеяло.

-- Ты... ты убить ее мог... идиот! -- набрасываюсь я на отца. -- Ты... ты видел вообще, как она... головой...

-- Ее ломом не пришибешь... -- отец пожимает плечами. -- Разоралась, блин...

-- Ты можешь ее убить!!! -- снова ору я. -- Да как ты не понимаешь?!!

-- Да ну тебя в баню, -- отец разворачивается и уходит к себе. -- Разбудила в субботу с утра, да еще и орет...

-- Соседей перебудили... -- бурчит бабка. -- Дали бы мне тихо помереть...

На кухне, на старой газовой плите я ставлю чайник. Сажусь на табуретку напротив него жду, когда он закипит, долго жду, а потом слушаю и слушаю его надсадный вой, как будто он один -- мой друг, один -- понимает, что я чувствую, и говорит со мной на понятном мне языке.

-- Ты воду уже по третьему разу кипятишь, -- говорит Танька. -- Чайник выключится, ты снова его включаешь...

-- Извини, пожалуйста.

-- Не извиняйся. Чаю уже себе налей. Выпей да успокойся. Кучку напугала своим криком так, что он теперь будет как твой друг Димка.

-- У меня... все друзья такие... и я сама.

Я выдохнула и наконец заплакала.

-- Господи боже, да не реви ты! Вот дура-то, а!

Отгородившись от нее ладонями, прижатыми к лицу, я продолжала рыдать в темноту.

Танька молчала.

Сперва иссякли слезы, потом потихоньку стала проходить дрожь.

Порывшись в сумке, я нашла носовые платки и тихо вышла в туалет: умыться и привести себя в порядок.

Когда я вернулась, Танька встретила меня таким взглядом, что вдруг ощутила себя на улице -- на морозе и без дубленки.

-- Знаешь, рёва, я скажу тебе одну штуку: несчастен жлоб, который жил по принципу 2все как у людей, все как у людей" -- а через пару десятков лет его ковер и покрывала превратились в посмешище, а богатство символизируют айфон и айпад... несчастна маш... мамашка, которая всё -- мужу, всё -- детям, а дети потом на старости ее в самый занюханный дом престарелых... бабник несчастен -- как только член вставать перестанет, для него все краски мира погаснут, но несчастнее всех... -- она усмехнулась -- несчастнее всех... глупая душа, которая даже малым котеночком не знала, где согреться, и путалась у всех под ногами, и все искала добрую руку, все искала на чьей груди уснуть... Жадность губит часто, и не только фраеров, глупость губит еще чаще... губит беспечность, губит авантюризм, но доброта губит как-то совсем уж нелепо... Не поверишь, но мне тебя жалко. Немного, но жалко. Все-таки ты не последняя идиотка, не Машенька. Заведи себе цель -- замуж выйти, чего-то добиться, что-то изучить, сдать английский на какой-то там сертификат...

-- Я не хочу...

-- А зря. Когда-нибудь пожалеешь, когда твои подруги все будут на хороших должностях, при бабках, при мужиках или без оных -- неважно, в общем, когда тебе будет не о чем с ними говорить... и у тебя ничего не останется, кроме... ты пишешь стихи?

-- Да. Иногда.

-- Кроме стихов, которые будут критиковать за н-неудачные р-рифмы и б-безысходный н-настрой. -- Она передразнила Димку. Он меня и правда критиковал, но только за настрой.

-- Я пишу не в рифму.

-- О, да я смотрю ты в себя немножко веришь? -- Она усмехнулась. -- ну что ж, тогда тебя и за это побьют, смотри -- не плачь слишком громко, научись тогда уж хотя бы плакать... чтоб слезы бежали не по щекам, а по кишкам... учись!

Я молчала. Она разом высказала мне все, что ей хотелось сказать с тех пор, как мы сидим вместе. Это должно было случиться. И это случилось.