Вот стерва! – думает он в лифте. Пока он садился в кабину, она, конечно же, сиганула с крыши, а когда он спустится, она уже будет лежать на асфальте – неподвижно, распластанно, и ему придется высоко поднимать ноги, чтобы переступить через ее голое тело.
Он открывает дверь подъезда, обреченно задирая ногу.
Асфальт пуст.
Он опускает ногу, задирает голову.
В пустоте между раскаленной крышей и жадной землей замер вертолет – а над ним, приоткрыв от восторга и любопытства рот (это видно даже издалека), позабыв все на свете, зависла она, протягивая маленький наглый палец, желая во что бы то ни стало потрогать ревущий пропеллер.
Свидание
Борьба за жизнь наиболее ожесточена между близкими формами.
1
...Какой бы выбрать вид из окна? Он выкурил уже полпачки сигарет, перебрав бог знает сколько пейзажей.
Собственно говоря, ему хотелось бы что-нибудь в духе «непосредственного контакта с природой»... Ну, например, «Пашню» Писсарро.
В оконном проеме мгновенно возникает серовато-коричневое пространство: на границе вспаханного (более темного) поля, чуть справа, – плуг или борона; слева, на пригорке, – несколько тонких берез.
Нет, пожалуй, такое простодушие претенциозно; это вовсе не то, что ему сейчас нужно. Состояние влюбленности всегда сочеталось у него с непреодолимым желанием совместить предмет обожания с самым прекрасным экзотическим пейзажем – будь то возвышенные горы или неисчерпаемое море; их качества словно намекают на исконную природу любви, задавая этому чувству единственно верную тональность... В этом смысле темперамент Моне ему более близок.
Теперь за окном плещет интенсивно-синее море, застыли сиреневые скалы... («Скалы в Бель-Иль».)
Вот и найден последний штрих антуража. Музыкальный фон подобран, цветы – на всех плоскостях.
Его бесценная, его любовь – должна войти с минуты на минуту. Ах, этот восхитительный трепет!
Какой она будет сегодня?..
2
Он вынужден признаться, что еще никогда не видел ее в костюме Евы.
И здесь, как он полагает, для впечатления особенно важны, конечно, ягодицы. В оптимуме они обычно так же музыкальны, как и скрытые места сочленений... Говорят, Боттичелли очень музыкален; это натяжка. Он скорее скован и архаичен, даже несколько манерен; культ женского «смака» пошел именно от него, но зады у Боттичелли вяловаты, он больше заботится о линии... С линией, пожалуй, гораздо лучше у Энгра, достаточно вспомнить «Вечный источник». Там, правда, не хватает некоего изыска, последнего изощренного штриха. Всего вернее женские ягодицы можно найти в вырезе платья Джоконды: это достаточный намек – скорее ощущение искомых (и вычисляемых) ягодиц; недаром Леонардо был столь целомудрен.
А вот шею можно взять как раз у Боттичелли. Конечно, шея должна быть длинной, но не у Модильяни же ее брать, там болванками пахнет; это все равно, что брать у Пикассо. Вообще говоря, шея не должна иметь никакой функциональной жилистости, в противном случае погибают все эмоции.
Волосы – лучше у Рубенса; там всего много, и волос тоже.
Ручки у японцев возьмем. Как представишь, что такие пальчики тебя ласкают, червячки этакие, больше ничего и не нужно.
Разве что грудь: она не должна быть большая, серьезному джентльмену просто нечего с ней делать, только отвлекаться.
Особенно важны еще те скрытые части, которые более всего и смущают неподготовленного, например, жилистый пах (балерин), глубокие впадины подмышек, то есть все места естественных сочленений. Кстати, если подколенные, подлокотные и заушные ямки не безобразны – женщину уже можно считать прекрасной.
Подмышки можно опять-таки взять у Энгра, колени тоже.
Плечи найдутся сами. Это последний штрих, изюм, импонаж. Со спиной трудней.
Со спиной у женщин вообще пробел. Это неоткрытый материк; спина не должна быть ни мускулистой, ни жирной, ни костлявой. Какой же она должна быть?.. Он не знает. Зато знает совершенно точно, что именно поэтому «Венера в зеркале» Веласкеса так уязвима – спина там ничего не говорящая.
Ноги надо взять у греческой скульптуры, – скорее всего, у Дианы. Уважающий себя мужчина начинает женщину с ног. Ноги задают тон остальному. Поэтому они должны быть легкие и точеные, как у Дианы-охотницы.
Вот он слышит: она идет, его ненаглядная! Ах, что главное в женщине? – первое запах и последнее запах; как сказал великий Сернуда —
3
Вот она входит, его суженая, сестра его, возлюбленная его, и ему даже не надо ее видеть – важно ощущение движения; он готов поклясться: в женщине так может подкупить движение, что остальное перестанешь замечать. Движение должно быть абсолютно свободным – не скованность, но приглушенность, не дикарская наивность, но искушенность – это все при полном сохранении свободы.