Каблуков

Это Ленин, сказал Амнон, когда Каблуков поделился наблюдениями над подавшимся Кремлем. Сто лет ему было отпущено. Вообще-то еще за три года до этого все случилось, когда Великой Октябрьской полста исполнилось, но мы же по-римски живем, не заметили. Освятите пятидесятый год, объявите свободу жителям, да будет это у вас юбилей. Йовел. Год свободы. Труба. А на Ильича в глаза полезло. По анекдоту: включаю радио - Ленин, телевизор - Ленин, утюг Ленин. Неполный анекдот. Полный: захожу в ОВИР - и там Ленин. Столетие грянуло, трубы вострубили. Дедушка его с отцовской стороны сдался дедушке с материнской. Слабее кровь оказалась. Освободил нас дедушка Бланк от Юлианова...

Так что, когда "поехал" Феликс, к ощущению происходящей перемены, обострившему наблюдательность и сопровождаемому легкой взволнованностью, прибавилась печаль. Одно дело, что лампа над столом качнулась, потому что в Кишиневе землетрясение пять баллов, другое - потому что у соседей наверху стали передвигать мебель и упал шкаф. Феликс - пол-Ленинграда знакомых, пол-Москвы и пол-Тбилиси, и теперь, куда ни приедешь, в Ленинград, в Москву, в Тбилиси, нет его. Да и не последний он. В весенний вечер, когда еще прохладно, как после зимы, но уже светло, как перед летом, стать на Невском у Пассажа, посмотреть на поток проходящих мимо в сторону Адмиралтейства и такой же к Фонтанке, к Литейному. А потом повернуть голову направо, налево, несколько раз, всмотреться, как в лесу под елочки и березы, в перепутанную траву и мох, вызывая гриб усилием зрения, и - да вот же он... Нет, не он, не Феликс. Похож: и глаза черные сверкают, и твердые губы приоткрыты, готовые говорить привет каждому второму, и подплывает ко рту его длиннопалая рука с курящейся синим облачком пенковой трубкой - а не он.

И не Гурий, и не Аверроес, и не Элик. Гурий не из ленинградских врачей, которые согражданам желудок отхватывают и аппендицит чикают: сам говорит - у меня голова в немецкой библиотеке, а руки в американской операционной. Аверроес, почти полностью растворивший себя в хищно пожирающих зоны неизвестности знаниях, - тоже масштаба не ЛГУ имени А.А.Жданова, а вот слышали мы про Сорбонну и Оксфорд, так туда он, похоже, вписывается. А Элик - кто откуда-то приехал, не остановится, так и будет ездить, дальше и дальше. Не говоря уже, что кто бы в толпе ни примерещился, никогда это не будет Валера Малышев. Может быть, Ларичев со своей женой Катей, может быть, Толя Алабин со своей душою геттингенской и обдумыванием каждой очередной фразы. Юра Канавин - очень вероятно; хотя как знать, как знать? Только ведь это не ближайшие. Это второй круг, который так хорош, когда есть первый. Бродский - трудно представить себе, что останется. Тоже не первого круга, но ведь и Литейный - не то, что Невский у Пассажа, а как это - идти мимо стеклянных дверей кино "Октябрь" и уже видеть стеклянные витрины магазина ТЭЖЭ, и вдруг между ними нет Литейного?

Нет, правильно, что они с Тоней хотя бы в Москве, в самое время угадали отсюда уехать. В Москве ближайших тоже не встретить, но по крайней мере их там никогда и не было.

XIII

Первым на Короленко пришел Крейцер - в состоянии не просто возбужденном, а от дверей до гостиной еще кое-как сдерживая восторг, но, плюхнувшись в кресло и тут же с него вскочив, заголосил, захохотал, запрыгал по комнате. Случилось вот что: едва он свернул со Стромынки и стал смотреть номера домов, его окликнула молодая пара с тортом, тоже явно шедшая в гости. Объяснили - успев очень коротко перелаяться между собой, - что забыли бумажку с адресом и знают только, что идут в кооператив КГБ, новый, девятиэтажный, только что сданный. Кирпичный. Короче говоря - этот. С чем он, не стесняясь гражданских чувств, поздравляет Каблуковых - а также и себя, ибо никогда еще не был так близок с этой самой продвинутой, фасадом и черным ходом повернутой к человеку организацией в мире, не разделял с ней кров, очаг, канализационные услуги и жильцовые интересы... Каблуков набрал номер директора картины, и тот подтвердил, что да, называется "межминистерских АХО", но "этого ведомства". Хотя, главным образом, служащих канцелярий и хозяйственников. Тридцать три процента квартир они пустили в свободный оборот - под соответствующим, естественно, приглядом. В частности, например, его, директора. А что вас смущает? Люди дисциплинированные, порядок будет идеальный, чистота, постоянный консьерж. Стройматериалы поступали качественные, без обмана, дом сто лет простоит. Да и в смысле связей: мало ли что с кем может статься - по-соседски легче выяснить.