Каблуков

Всё. Теперь и захоти Каблуков повернуть вспять - получи бесспорные доказательства нормальной работы сердца и сосудов, безукоризненную кардиограмму, отсутствие намека на стенокардию, - отменить он ни поездку, ни операцию уже не мог. Виза - по вызову все того же IFSSH, - авиабилеты до JFK, стыковочные в Кливленд на руках. Вступать в разговор с кем бы то ни было после того, как с ним простились, отдавало бессмыслицей и отчасти бестактностью. После операции, после операции! Его проводили - сколько можно?! Отдавало немного прощанием более не отменяемым: нельзя переносить, а то и откладывать на неизвестное время похороны, все пришли, с цветами и выражением искренней скорби. Наконец настал день отлета, подкатило такси, Каблуков снес вниз чемодан - чувствуя себя легко, собранно, приподнято, даже спортивно. Ксения села на заднее сидение, и он к ней. Машина стала разворачиваться. Кто-то сзади подбежал, стукнул по багажнику, раз, еще несколько. Шофер затормозил, за стеклом появилось лицо Элика. Каблуков узнал не сразу - в дутой куртке с капюшоном на голове. Но через секунду - он самый, Элик Соколов, Шива. Каблуков вышел, объяснил - прекрасно, поеду провожу. Увидел Ксению: здравствуйте - автоматически осклабился да и залез к ней; Каблуков к шоферу.

Скинул капюшон, мгновенно заболтал. Приехал в Москву на неопределенное время, пригласили поставить сцену в дансинг-клубе. Для сериала. Для сериала и с прицелом оставить при клубе. Как наблюдателя, организатора текущих программ и вести мастер-класс для других инструкторов... Даже в неярком свете кабины видна была мелкая сеть морщинок по всей поверхности лица. Волосы - ни единого седого, плотно уложенные, прижатые к голове, возможно, напомаженные, а возможно, и крашеные. Длинные, почти до желваков, широкие виски - что-то креольское и что-то от мачо. Но худенький, маленькие руки. И тонюсенькие, ровно между носом и губой, усы. Точнее, изящный... Вот как угадал, еще бы полминуты, и вы - посмотрел продолжительней, чем требовалось, на Ксению, - тю-тю. Честно сказать, знал, что улетаешь сегодня, не помню, кто сказал. В Питере ты главная новость, все про тебя говорят... На "ты" первый раз.

"Кто говорит?" - спросил Каблуков. "Да кого ни встретишь. Каблуков-то, слыхали? - как бы не спел кукареку". Приходилось оборачиваться - чтобы не выглядело, будто он воспринимает эти слова слишком серьезно и они угнетают. В основном, ради Ксении, немножко и для шофера. Шиве, пожалуй, под семьдесят, держится прямо, веселый, но возраст, который укорачивает рост и сушит мышцы, индивидуальный для каждого, уже настиг его. Изящный-то изящный - но старичок. "Каблуков, чего ты такого сделал, что о тебе все говорят? И чего наделал, что все - плохо?" "Не все. - Он решил, что это момент показать, что видит неприкрытую неприязнь и дерзость, и одновременно смягчить их. - Некоторые, гляди, устраивают операцию на сердце. Некоторые приезжают проводить. Некоторые даже издалека и за машиной бегут, только бы успеть".

"Да конечно! Ты не забирай в голову, - обрадовался Элик, что задел-таки. - Кто говорит-то! Сообщество "Петербургские друзья". Это, знаешь, жена Ларичева сказала: "Петербургские друзья не простят мне". Она в жюри премии "Невская лента", хотели тебе дать - за былые заслуги, - она и выгрузила: петербургские друзья ей не простят. Пафосно. Люди они сами по себе все хорошие, без исключения. Только редко-редко и дальше - реже и реже они - сами по себе. А чего ты хочешь? Знания ну повыше средних, одаренность вроде явная, но умеренная, а ум - уверенный. Стало быть, постоянное наблюдение за собой: как я в данную минуту другим? Нет ли вот в этом Каблукове, в этом Элике Соколове - в их манере рот открывать - угрозы мне? Не наносит ли ущерба? В нормальных обстоятельствах любой внимателен, любой добр, помочь готов. Но опять-таки: обстоятельства редко когда нормальные.