Каблуков

Не то что родители оказались больны по-настоящему, так, чтобы приезжать проститься, - как поняли телеграмму и сразу сказали друг другу дочь и подруга. Мать, увидев их, поохав и поплакав, заторопилась, подоила козу, спустилась в огород, нарвала редиски, зелени. Объявила, но как-то без уверенности, что зарежет козленка, - а те: ни в коем случае, - и принялись вынимать из рюкзаков, что привезли (большие жестяные банки с ветчиной, многочисленные консервы, два круга сыра, крупы, муку, сахар). Скорее отец был нехорош: не вышел, остался, когда они вошли, лежать на лавке, не поздоровался. Когда же встал по своей надобности и в избе выпрямился, то понятно стало, в кого дочь: длинный, ширококостый, правда, исхудавший, темный, с неподвижным лицом. У него был вид живущего где-то, например, на лесной зимнице, а сюда наведывающегося время от времени - как Касьян, чье имя он носил, напоминающий о себе раз в четыре года 29 февраля. Мать, едва за ним хлопнула дверь во двор, постучала указательным пальцем у виска. И вся деревня была такая: лежала полутрупом, хорошо если через пять домов на шестой кто-то еще шевелился. Не только луга никто не косил - улица, все дома обросли высокой травой. Лишь там, где паслись считанные козы, было выщипано до плеши, да еще несколько для них же выкошенных в произвольных местах лужаек.

На одной из них, перед домом, достав из рюкзака мяч, приехавшие стали играть: удар - прием - удар - прием, редко когда упустят на землю. Ирреальная сценка, инопланетяне. Подковыляли десяток старух, тройка стариков, все с палками, все одетые в теплые кацавейки, несколько и в валенках, остановились неподалеку. Сошла с крыльца мать Евгении, стала поближе, выражая в смешках, одновременно хвастливых и смущенных, смесь гордости за гостей и за них же неловкости. Однако искусность этой, возможно, впервые увиденной перекидки мяча постепенно увлекает собравшихся, вызывает восклицания, недоуменные и одобрительные, обмен впечатлениями. Это, в свою очередь, заставляет их играть азартнее. Мяч, пробитый Евгенией, отражается Людой, и еще раз, и с падением вперед, и на спину, и без снисхождения пущенный в уже лежащую, но все-таки поднятый ею, и последний раз по распластанной и потому отбитый уже куда попало, допрыгивает и докатывается до ворот, и только тогда все замечают Касьяна, стоящего в створе калитки. Мяч лежит у его ног, Люда просит бросить, пнуть, приглашающе машет рукой тот не двигается с места. Она подбегает, смеясь, подает ему в руки, предлагает кинуть в дочь - он как будто не видит, не слышит. Она делает два шага прочь, неожиданно присаживается, будто бы подтянуть носки, и, сделав вид, что не знает, куда девать мяч, бросает отцу. Тот рефлекторно старается поймать, неуклюже дергает руками, промахивается, она тотчас подхватывает, повторяет всю операцию, он снова роняет, она снова подкидывает, наконец он кое-как справляется. Все это происходит в считанные мгновения: он не успевает опомниться, как стоит с мячом в руках под смех зрителей, покрасневший от усилий, неожиданности и волнения, и, теперь уже вынужденный избавиться от мяча, бросает его, пытаясь еще и поддеть ногой, в сторону дочери - все так же неуклюже. И какая-то трещина пробегает по его лицу, не улыбка, конечно, но что-то живое, а живое всегда уязвимо, хоть для улыбки, хоть для слез.

Назавтра мать рассказывает, что боровиков в лесу косой коси, земляники ведрами собирай, а комаров хотя и тучи, но не едят, от человеческого духа отвыкли. Это подается как развлечение и удовольствие: приглашение, от которого не отказываются. Уже и короба с брезентовыми ремнями через грудь и лоб готовы, и бидоны пятилитровые. Евгения говорит, что местa помнит, гостьи отправляются. Всё и вправду так, как мать описала, - только когда полные короба вынесены на опушку и поставлены, чтобы не потерять их из виду, на высокие пни, а в бидоны, повешенные на шею, начинается спорый, двумя руками, сбор ягод, обеих как прорывает: наперебой и с одинаковыми подробностями они признаются друг дружке, как терпеть не могут труд, труд, труд, с раннего детства связанный со всем, что деревенское. Включая эти неподъемные кубы грибов, бадьи ягод, после которых не разогнуться.